Как странно устроен этот мир, думал старик, перебирая в загрубевших пальцах горсть разноцветных бусин. Бисер… когда-то он казался мне ключом. К чему? Сложно теперь и вспомнить. Наверное, к какой-то высшей форме довольства, к изысканности, недоступной простым смертным, а уж тем более — этим хрюкающим комочкам плоти.
Я ведь как рассуждал, наивный старик? Красота, она ведь универсальна. Блеск, переливы цвета — разве это может оставить кого-то равнодушным? Разве свинья, узрев россыпь этих маленьких сокровищ, не забудет о своей вечной потребности ковыряться в земле? Разве искра прекрасного не пробудит в ней… ну, хотя бы зачатки эстетического чувства?
Но дни шли, ведра с бисером пустели, а корыта оставались нетронутыми. Свиньи воротили свои пятачки от моего «угощения», с недоумением поглядывая на меня своими маленькими, глубоко посаженными глазками. В их взгляде читалось не простое отторжение, а какое-то глубинное непонимание. Будто я предлагал им лунный свет вместо сочных желудей.
И вот теперь, наблюдая, как очередная толстобокая хрюшка с остервенением втаптывает в грязь рассыпанный мною бисер, я начинаю понимать. Бисер… его можно носить, любоваться его игрой на солнце, использовать для каких-то замысловатых узоров. Но для свиньи… для нее это просто мелкие, твердые камушки, не имеющие ни вкуса, ни запаха, ни питательной ценности.
Парадоксально, но факт: бисер, призванный, по моей задумке, возвысить их существование, действует на них почти как раздражитель. Как красная тряпка перед быком. Он нарушает их привычный, устоявшийся мир, в котором есть только грязь, еда и инстинкты.
Иногда, правда, мелькнет в их мутных глазах что-то похожее на мысль. Какое-то примитивное любопытство. «Почему эти блестящие штучки не пахнут землей?» или «Почему этот двуногий так странно суетится вокруг них?». Но эти мимолетные проблески рефлексии тут же гаснут, погребенные под толстым слоем свинского прагматизма. Они быстро понимают, что эти странные предметы не имеют никакого отношения к их насущным потребностям, и с облегчением возвращаются к своему любимому занятию — валянию в жирной грязи.
Может быть, в этом и кроется какая-то глубокая истина? Что каждый живет в своем мире, со своими ценностями и потребностями. То, что кажется прекрасным и ценным одному, для другого может быть совершенно бессмысленным, даже раздражающим. Пытаться накормить свинью бисером — это, наверное, такая же глупость, как искать мудрость в хрюканье.
И все же… иногда, под мерный хруст перебираемого бисера, меня не покидает смутное ощущение, что где-то там, за пеленой свинского равнодушия, возможно, и кроется какая-то своя, свиная красота. Просто я пока не знаю, как ее разглядеть. И, наверное, никогда не узнаю. Ведь свиньи едят желуди, а не бисер. Это — непреложный закон этого странного, странного мира.