В медвежьем углу, где царит тишина,
Медведь, обреченный на сны без конца,
Считает свой лес настоящим Раем,
Здесь нет ни забот, ни тревог у бугая.

Но что есть покой, как не клетка из мха?
И Рай ли тот лес, где не ведом закат?
В глазах у медведя — тоска, зевота,
Он вечность жует, как тупой автомат.

И снится ему: за пределами чащи
Танцуют кометы на тонком льду сфер,
Где логика — призрак, а разум — лишь ящик,
Набитый обрывками выцветших верб.

Там время — художник, рисующий хаос,
А смерть — это шутка, что длится века.
И ангел с лицом изумрудным
Плетет из абсурда святые слова.

Медведь просыпается, шерсть — как от инея,
Вокруг — тишина, словно в склепе глухом.
И видит он белку, что с ветки осиновой
Глядит на него, как на Господа Бога.

И шепчет медведь, в лапу морду уткнув:
«Быть может, и вправду, мой лес — это ад?
И Рай — это бегство, в бездну нырок,
Где сон — только эхо, а явь — водопад.»

Но белка смеется, срывая орех:
«Безумный медведь, ты забыл про игру!
Ведь жизнь — это танец на лезвии тех,
Кто ищет ответы в медвежьем углу.»

И снова медведь засыпает в тиши,
А сны его — вихри из звезд и огня.
И вечность глядит из медвежьей души,
Пытаясь понять, что же значит она.