Тихой и темной ночью
Стук поездов громче,
Пуще болит обожженный пальчик,
Ночью себя жальче.
Плачет пьяница под фонарем,
Церковный служка за алтарем,
Ассенизатора кляча
Вместе с возницей плачет.
У пьяницы дома больной пацан,
Служку мучат грехи прихожан,
Кляча плачет — что кляча,
Возница — что кляча плачет.
Тихо. Темно. Тревожно.
Бездьявольно. И безбожно…

Если тащить лодку своей жизни посуху, то можно надорваться. А надо просто садиться в неё и плыть!

Начала читать «Поющие в терновнике» (перечитывать) .Вторая глава «Ральф».Что-то мне по-другому в этот раз видится этот священник. Вот он нагишом перед шестидесятипятилетней Мэри выступает, она на него с таким вожделением, а он с вялым членом и с превосходством реагирует на неё — дескать, видит око да зуб неймёт! Нехорошо, отче! Но гораздо всё неприятнее с малышкой Мэгги. Обласкивая недолюбленного ребёнка, где-то в глубине души он уже видит в ней женщину. Ой, не буду называть это специальным противозаконным словом…
Не вырваться Мэгги из этих цепких рук до конца жизни.

С виноватым жить легко, трудно — с правым:
Он налево не пойдёт тратить семя,
Любит он свою жену и державу,
Бережёт и ценит он своё время.

Виноватый, он напьётся и плачет,
И глядит часами в даль за окошком.
Богом избранный невыросший мальчик,
У него богатства — трубка да кошка…

Он не спросит, где была, просто встретит,
Словно кошку на груди примилует,
А потом из трубки вытряхнет пепел
И развеет, и опять затоскует…

Как перестать быть девочкой
Маленькой, зелёной
И наконец, стать бабушкой,
Опытной, прожжёной.

И прекратить с внучатами
Придуриваться шумно,
А с ними разговаривать
Размеренно и умно.

В окошечко поглядывать
И жизнью любоваться,
А не краснеть над виршами,
В которых матерятся.