У Бога нет уютней уголка,
чем рубленые избы в клубах пара —
дымящее пятно среди снежка,
и никого нет преданней, чем те,
что возле расписного самовара
молчат у печки на глухой версте.
Бог знает глухомань ее верней
ее самой, забравшейся в пустыню, —
Он ведает и брань, и нежность в ней
(ах, матушка, Бог пульс сочтет тебе!),
Он знает ее кротость и гордыню,
когда она — во гневе иль в мольбе.
Чту ей прощение, а чту — укор:
когда в грехе клонилась ее выя,
неведом был ей пустоты позор.
Вовек не овладеет ей чужой,
когда она — почти что не Россия
и тучи застилают ее тьмой, —
им не закрыть ее пути к Творцу —
и тайные, и Божьи, и святые
те, что ведут к спасенью и к венцу:
все чуют души; их — не перечесть.
У Бога нету ближе, чем Россия,
а у России только Бог и есть.