Если я вам везде мерещусь — разве это моя вина? Монсеньор, вы сегодня, видно, перебрали опять вина, вам, наверное, так наскучил этот чопорный зимний бал, что к десерту и котильону сон крылами коснулся лба. Говорите, в мечтах приходит мой безмерно прекрасный лик, приворот, как железный ворот, вдруг на шее у вас возник, и в интригах уж нету соли, и дуэли совсем не те, и стихи на бумагу льются в романтической темноте? Бросьте, бросьте, все ваши страсти — что китайские фонари, веселы, разноцветны, ярки, но безбожно пусты внутри, их питают дурные сплетни, в них блестит королевский двор — ну какая любовь, позвольте, монсеньор, это, право, вздор. Вам неведомо, как возможно ежечасно в аду пылать, равнодушье встречать немое, неприступное, как скала, этикет соблюдать постылый, веселиться и танцевать, если давят свинцовой болью все несказанные слова, и бояться, и жаждать взгляда, встреч случайных, случайных фраз, и надеждами возрождаться, погибая за разом раз, но смирять ледяным молчаньем сердца жаркий неровный стук…

А в подкладке у вас булавка — заговорена на тоску.