Как собака Матрёна одного бомжа обратно Человеком сделала

Матрёнин Человек был совсем бедный. В смысле — несчастный. Первый раз она его увидела, когда он вяло отбивался от дворничихи тёти Наташи. Та обхаживала его зелёной рукояткой ярко-красной метлы, выданной недавно ЖЕКом для подметания асфальта возле мусорки.
Вот возле мусорки Мартёна и увидела первый раз своего Человека, как он, лёжа на голой бетонной плите, отмахивался от красно-зелёной метлы тёти Наташи.
Нет, тётя Наташа не злая. Она собак всегда кормит, и даже котам еду приносит, хоть коты — Матрёна точно знает — не заслуживают такого доброго к ним отношения. Но тётя Наташа их тоже кормит.
Она не злая. Просто она порядок любит. У неё в каморке возле первого подъезда порядок, как у генерала на плацу. Матрёна сама видела — откроет дворничиха каморку, а ей оттуда веники с вёдрами рапортуют: «здравия желаем, товарищ тётя Наташа!!!». Вот такой у неё порядок.
А тут такое безобразие — Человек на помойке.
— А ну, уматывай! — тыкала дворничиха новенькой метлой в лежащего пьяницу, — Иди, иди давай! Где твой дом? Иди домой! Сейчас люди проснутся, понесут мусор выбрасывать, а тут ты валяешься! Пошёл отсюда!
Человек и правда был пьян. Он что-то мычал, опираясь на одну руку, а второй стараясь защититься от жёсткой щетины. Матрёна тогда пожалела его, подставила своё плечо, на которое Человек тут же опёрся и с трудом привстал. Привстал и на слабых ногах потащился куда-то в сторону частного сектора.
Матрёна тогда за ним не пошла. Её ещё ждал завтрак, пахнущий из хорошо знакомой холщовой сумки тёти Наташи. Сейчас дворничиха подметёт двор, уберётся на мусорке, а потом соберёт всех собак и отведёт их за гаражные развалины, где и выдаст каждой её порцию. Сверху по остаткам гаражных крыш прискачут коты. И они что-то получат от тёти Наташи.
Поэтому Матрёна не пошла за своим Человеком. Не судите её строго, на тот момент она ещё не знала, что этот Человек — её.
Второй раз Матрёна встретила его в парке, на лавочке. Он там сидел и был почти трезвый, но с бутылкой.
— Что, псина, смотришь, — не совсем радушно принял он общество Матрёны, когда она присела у его ног, — Не нравится, что пью?
Он посмотрел на запечатанную бутылку с красной водой и начал ковырять крышку. Крышка не поддавалась. Человек злился.
— Тьфу! Штопор где-то потерял… У тебя есть штопор? — вдруг спросил он Матрёну.
Штопора у Матрёны не было. Блохи были, закопанная кость под старой гаражной стеной была, прокушенное ухо было… а штопора не было.
— Ну и какой от тебя прок? — занёс он руку над головой собаки.
Думала Матрёна, что Человек её ударит. Втянула голову в плечи, но не отошла. А рука опустилась на её голову и потрепала Матрёну за ушами.
— Ишь, добрая какая… Голодная? А у меня нет ничего, чтоб тебе дать. Пошли к рыбному, может, там что-нибудь раздобудем.
Собака сразу поняла, что Человек её зовёт с собой. Голодной она не была, но ей хотелось побыть хоть немного той самой «хозяйской» собакой, на которых она часто заглядывалась и которым пробовала завидовать, как завидовали её подружки из стаи, что собираются за старыми гаражами.
— Везунчики, — говорила одна подружка, — Кормятся два раза в день, я сама слышала.
— Как это? Где ж они столько еды берут? — удивлялась вечно голодная Матрёна.
— А им хозяева мешками привозят, — ответила другая подружка, — Я сама видела. Помнишь двух рыжих дур и кошака из крайнего подъезда, с ними ещё тётка ходит и свистит кошаку, чтобы не отставал? Сама видела, как она на своём горбу пёрла два мешка еды для этих… рыжих… Чтоб я так жила!
Но, сколько Матрёна ни старалась завидовать хозяйским собакам, никак у неё это не получалось. Никогда она не жила с хозяевами. Родилась в стае. Мать её тоже родилась в стае, и бабка, и прабабка… Не было у Матрёны генетической памяти на жизнь в доме или, тем более, квартире. Не понимала Матрёна, как это — не добывать корм, не драться за куриную косточку, не ждать появления у мусорки пакетов с пищевыми отходами, выставленных прямо на асфальт около баков.
Однако наблюдать за хозяйскими собаками она любила. Издалека.
Смешные они, эти хозяйские собаки, словно и не собаки вовсе. Бегают просто так. К своему человеку подбегают без страха, а тот их гладит. За что гладит? За то, что подбежали? Чудеса! Её, если она подбежит, гладить никто не будет. Наоборот, ногами затопают, закричат, а то и палкой огреют. А этих гладят.
Интересно было Матрёне, как это — быть хозяйской собакой. Поэтому и пошла она за Человеком, о котором ещё не знала, что он — её. Да и он ещё этого не знал.
— В рыбном обрезь часто выбрасывают, — рассказывал он собаке, будто Матрёна не знала этого злачного места, — Там собаки завсегда пасутся. И мне иногда рыбий хвост отстригут, я из него уху сварю. Ты уху любишь?
И правда, как раз к их приходу в рыбном магазине закончился приём товара. Продавщица Юлька-Матюкайло опять ругалась, что брикеты ломаные и даже хуже: полкоробки замороженного минтая оказалась из одной трухи.
Ругалась она смачно, на весь остановочный комплекс, где стояли люди в ожидании транспорта и где находился её маленький бизнес. За что её и прозвали Матюкайлой.
— Чего тебе?! — набросилась она на Человека, когда тот подошёл к задней двери её магазина.
— Опять надурили? — участливо спросил тот, чтобы слегка задобрить гневную добродетельницу.
— Вот сколько раз себе говорю — пересматривай товар, пересматривай! Нет! Опять не проверила! Опять втюхали брак! Что мне с ним теперь делать?!
— Отдай нам, — предложил Человек, — И штопор дай на пять секунд, а?
— Что?! За какие такие заслуги я тебе ящик минтая отдам?!
— Не надо ящик, — успокоил её Человек, — Ты мне в пакетик отложи, у меня вишь, дополнительный рот появился.
И кивнул на Матрёну, словно это она его сюда привела и заставила просить пропитание. Но не такова была Юлька-Матюкайло, чтобы разжалобиться видом голодной собачки.
— Бери коробки, таскай в подсобку, — велела она Матрёниному Человеку, — Задарма товар не раздаю.
Перетаскал тот замороженные рыбные брикеты в подсобку и получил за это щедрый от Юльки подарок — пакет минтаевых обломков, булку хлеба и банку зелёного горошка.
— Видала? — похвастался Человек Матрёне, когда вышел из рыбного с кульком снеди, — Сейчас в овощном наберём порченной картошки, и можно уху варить. Картошку задарма дадут, её всё равно выбрасывают.
А вот штопор Юлька Человеку не дала, и правильно сделала. Так бутылка и осталась невскрытой. Так он с ней и отправился варить свою уху. А Матрёна за ним, будто она — хозяйская собака.
— Эй, Ромыч, ты чо, своих не узнаёшь? Затарился жрачкой и нос от друзей воротишь?
Хриплый гогот со стороны остановочного комплекса заставил Матрёну насторожиться, и правильно заставил. На задах строения, в тени старой шелковицы, сидело двое её врагов, что в прошлом месяце у неё щенков об асфальт побили. Кормящая она тогда была, детки у неё тогда первый раз народились. Счастливая была. А эти… ради забавы к ней в гнездо залезли, деточек вытащили и… Нет, не будет Матрёна об этом вспоминать… но и забывать не будет.
— Да вот, отработал у Юльки за рыбные обломки, — показал Человек им полный пакет Юлькиных даров.
— А бутылка? Тоже Юлька подарила? — показали те на торчащее из кармана бутылочное горлышко.
— Есть штопор? — обрадовался Человек.
— Найдём! — обнадёжили его дружки.
И тут Матрёна не выдержала. Вышла она перед Человеком и зубы свои белые оскалила. Оскалила и тихо так «ррр» сделала.
— Иди ты на …, — отпрянули дружки от Человека, — Ты зачем бешеную псину с собой водишь? Смотри, самого укусит. Сдохнешь!
Ну, подраться они за Матрёну не подрались, а вот поссорились капитально. Ушёл от них Матрёнин Человек вместе с пакетом и запечатанной бутылкой.
— Ничего, дома открою, отметим наше знакомство, — мечтательно погладил он стеклянный бок.
Но и дома, куда привёл Человек Матрёну, не дано ему было вкусить красной жижи. Уронила Матрёна эту самую бутылку, когда на лихой ржавой электроплитке уже кипел рыбный супчик.
— Ты что наделала, скотина! — сильно огорчился Человек, — Я её с утра берегу! А ты…
Но делать нечего. Сели они вдвоём хлебать горячий суп из обрезков Минтая, со старой картошкой и с банкой шикарного сладкого горошка. Сели прямо на ворох грязных тряпок, которыми была устлана вся землянка Матрёниного Человека.
Дом и правда был чистой землянкой. Когда-то она, конечно, была домом. Домиком. Строил её ещё Человеков прадед. И забор этот самый прадед ставил. Но сегодня забора уже не было, а домик врос в землю, оставив торчать только часть стен и покосившуюся крышу.
— Ты думаешь, я так всегда жил? — говорил Человек, глотая ложку за ложкой ароматное варево.
Матрёна свою порцию уже давно съела и теперь сидела напротив своего Человека, щуря глаза от разливающегося счастья, готовая слушать его и день, и ночь.
— Ты думаешь, я такой-сякой, пьяница и плохой человек? А ведь и у меня была семья. Жена. Сын… Родители были…
Хоть и не дословно, но понимала его Матрёна. Душой понимала. Человек плакал, рассказывая ей про свою жизнь, и она плакала, сочувствуя его горю. Всё хорошо было у Человека с самого его рождения. Заботливые родители, учёба в училище на слесаря-судоремонтника, девушка Марина, которая потом его женой стала… сынишка Ромка, названного в честь папки. Всё хорошо у него было. Пока младший Ромка не вырос и не стал принимать то, от чего человек зверем делается.
— Сначала курил, потом стал колоться, — рассказывал Человек своей собаке, — А мы с Маринкой и не догадывались. Списывали на подростковые проблемы. Думали, перерастёт… а он не перерос…
После смерти сына Марина угодила в больницу с инфарктом, там и ушла на тот свет. Вскоре и родителей похоронил. Остался старший Рома один, как перст, и стал опускаться. Тут ещё сокращение пошло по судостроительному заводу, ещё и без работы его оставили.
Обозлился Человек на весь мир.
— А что он мне хорошего дал, мир этот? — зло посмотрел он на Матрёну, — Семью отобрал, работы лишил! Сына, единственного…
Тут Матрёна сделала то, что никогда не делала ни с одним человеком. Только со щеночками своими делала… Положила Матрёна голову на колени своему Человеку и лизнула его руку. Как щенка лизнула, что титьки мамкиной просит.
— Да ты ж моя золотая, — погладил Человек голову своей собаки, — Оставайся у меня, живи, сколько хочешь. Только смотри, не прокляни меня потом. Пьющий ведь я. Пропащий, люди говорят.
Врали люди. Никакой Человек не был пропащим. С того самого момента, как у него в землянке Матрёна поселилась, стал человек к себе домой чаще приходить. Мало того, работу себе нашёл. Дворником устроился, как тётя Наташа. На зарплату стал Матрёне еду покупать.
Если бы могла Матрёна похвастаться перед подружками, она бы похвасталась. Однажды её Человек на своём горбу принёс домой настоящий мешок корма, как будто Матрёна была не шавкой подзаборной, а одной из двух тех самых «рыжих дур», что с хозяйкой на прогулки ходят и кошаку своему свистят. Словно она принцесса какая, а не Матрёна из гаражной стаи.
Впрочем, о том, что она из гаражной стаи, Матрёна вспомнит только тогда, когда ей природа шепнёт: «пора». А пока она из Человековой землянки только на срамные дела выходила и сразу обратно бежала. Ждала своего Человека с работы.
Тот приходил иногда пьяненький, но не сильно. Иногда друзей приводил. Тогда они сильно пили. Тогда Матрёна из-под стола не вылезала, рыча на его дружков. Те побаивались собаку и долго не сидели. Как-то хотели обидеть Матрёну, но Человек не дал. Вышвырнул из своей землянки дружков и на этом как отрезало. Больше не пустил их на порог.
— Ты теперь моя семья, — говорил он Матрёне, — Теперь я ради тебя живу. Теперь у меня есть в жизни смысл.

Стал Человек дополнительно подрабатывать. В доме своём убрался, тряпки повыкидывал, стиральную машину купил, одежду себе перестирал. А однажды пришёл подстриженный. Матрёна чуть на него не залаяла, настолько не узнала своего Человека.
Но пришло время, и Матрёна вернулась в стаю. Всего на несколько дней вернулась, заставив своего Человека понервничать. Но обошлось. Простил он её.
А там и судостроительный завод начал оживать. Цеха запустили. Корабли пошли на ремонт. Человека пригласили восстановиться на прежнем месте, что он незамедлительно сделал.
Теперь Человек ходил во всём чистом. Утром брился, что давно уже не делал. Яичницу себе жарил на новой плитке и на новой сковороде. Матрёне в миску дорогущий корм насыпал, на котором у неё шерсть сделалась, как у тех принцесс, что с хозяйкой коту свистят…
Через два месяца Матрёна родила щенков. Поскрёб себя Человек в стриженную макушку и отвёл Матрёну в клинику, когда она детей своих выкормила. Раздал Матрёниных детей на работе, кого сотрудникам в семьи домашними баловнями, а кого на территории оставил, сторожить заводское имущество. Всех пристроил.
Теперь Матрёна не стремилась в стаю. Теперь она только со своим Человеком по парку гуляла и дома его ждала после работы. Сама хозяйкой сделалась, только что щи ему не варила.
Раз как-то, гуляя по парку, остановился Человек перед скамейкой, где когда-то он с Матрёной познакомился и сказал:
— А ты помнишь, Мотя, как мы с тобой тут первый раз встретились?
Вся Человекова жизнь прошлась у него перед глазами, пока смотрел он на эту скамейку. Как похоронил своих родных одного за другим, как стал опускаться, как винищем себя уничтожал, как из приличного человека превратился в настоящего бомжа. А потом — как встретил собаку. И как собака его обратно человеком сделала.
Что было потом? Потом Человек в дом привёл подругу. Поженились они, скромную свадьбу сыграли. Жена заставила Человека рядом с землянкой нормальный дом построить, а землянку эту в сарай превратили, стали там хранить разный хлам.
Матрёну жена не обижала, а даже наоборот — уважала. Беда только, что вместе с собой она и кота в дом принесла. А с котами у Матрёны разговор короткий…
Но, будем надеяться, и в этой части моего рассказа всё у кота и Матрёны будет хорошо)))
Вы думаете, я всё это придумала? А вот и нет. Эту историю мне сам Роман Николаевич рассказал. Он на нашем Севастопольском судостроительном заводе работает, а меня с ним познакомили на занятии у кинолога. Он туда Матрёну водил, чтобы она тоже развивалась, а не только дома сидела.
Имя Человека, конечно, изменено. Не хочет Роман Николаевич, чтобы на его работе о нём аж такие подробности знали. Но история самая настоящая, из первых уст.