Повернувшей все реки — вспять, победившей огонь — огнём, как возможно теперь понять, что ты видела прежде в нём? Вам был дан вековечный дом и покой для твоей души — почему же алмазным льдом он внутри у тебя лежит? Незаслуженный этот свет, недописанный им роман — ты в последней своей главе, обернись и смотри сама. Помнишь, донна, как бесы шли, принося с собой смех и дым, как глядели с тоской на них Патриаршие те пруды, как драл горло чистейший спирт и пронзала немая боль, как сквозь адовый хор и пир ты прошла за свою любовь? Сколько было! такие дни ни придумать, ни рассказать: нежить чёрная, как гранит, с вожделеньем в пустых глазах, мрак и гнев пополам с вином, чьих-то старых ошибок тень — разве ты не хотела вновь, как тогда, в небеса взлететь? Стать свободной, нагой, хмельной королевой самой себе и умчаться стрелою в ночь, вслед за ней ускоряя бег, взвиться выше стальных штормов, где лишь звёзды — и ты одна, над горбами семи холмов, над людьми, над слезами, над…
Будет, донна — иди к нему, в ваш простой беспечальный век, все мечты до утра мелькнут и исчезнут, как первый снег, как жемчужная брошь луны на камзоле у ноября.
Ну, а рукописи — честны и по-прежнему не горят.