***
Мы русские. Да, русские. Я — русская.
На чужую беду откликаемся, боль!
Кто как может. А я так наивным искусством:
встать за друга, прикрыть собой.

Да, наивно искусство, безгрешно искусство.
Что могу я? Отдать свой последний испод.
Иль пророчить на глине, как твой Заратустра,
кто взорвал, как не вы, наш газопровод?
Это вы и взорвали.
Это вы и украли.
Да, я — русская, да, я наивна порой.
Это дети — мои! Просидели в подвале
восемь лет всей гурьбой.
Это я — твоя матушка. Я — твой Андрейка,
ходишь ты не в его, а в моей телогрейке!
Видишь, бомж, он лежит, грязь и вонь на скамейке,
вот попробуй, не морщась до сблёва, отмой.
Но не мылом с мочалкой, а вымой собой!

Своей кровью.
И этим, наивным искусством,
сколько я заплатила за горький наив!
Жизнью, смертью,
святынею жадно и густо.
Это вы подорвали. Всё сделали вы.

А не надо от нас отрекаться и бегать
по началу к покрышкам скакать и визжать,
а затем собирать деньги в вк, в телеге
под скрипенье ножа.

Что теперь в море синем, как Божья роса?
Что теперь в море кроме китового сгустка?
По колено наивное наше искусство,
а вам так — за глаза!

***
Напрямую через свет и тьму,
Господи, ты рядом где-то есть,
коль солдат поранен, дай ему
выбраться к своим через просвет,
Если хочешь, из моей реки
воду забери — ему глоток
поднеси. И просто помоги,
должен быть хоть где-то огонёк.
Если он в плену там, у хохлов,
ибо ясно — плен хохлов: Содом.
Помоги заштопать перелом,
просто помоги, чтоб был здоров.
У него же сердце… ты в ладонь
положи, возьми пока себе.
Нет у Бога вовсе никого
кроме нас — воюющих людей.
Пишет батюшка Тарас Борозенец — гляди,
у него всемирные глаза!
Он же так красив, что стон в груди,
он же так талантлив нас среди.
Без него теперь нам всем нельзя.