Рассказ.
«Приключение катушки с нитками».
Все мальчишки, да и девчонки, в детскую, да и в юношескую пору мечтают. Мечтают о разном, но обязательно о чём-нибудь невозможном в их возрасте. К примеру, грезят приключениями в дальних неведомых странах и мирах, встречами с невообразимыми существами, которых они обязательно победят, и попадут в невероятные обстоятельства, из которых они непременно выйдут с честью. Но случается и так, что-то, что априори невозможно, происходит наяву, причём с самыми непредсказуемыми последствиями.
Как-то дома в квартирной кладовке Жорка искал свои защитные наколенники, так как тёплая праздничная погода начала мая решила открыть летний футбольный сезон на пару недель раньше обычного. Искал-искал, да и не нашёл. Зато надыбал совершенно невообразимого размера… презерватив — сантиметров сорок длиной. Точнее, целую коробку таких штуковин, сплошь вымазанных тальком. В то время презервативы были давно и хорошо знакомы всем Жоркиным ровесникам из их двора: мальчишки были просто-таки профессионалы в обращении с такими вещицами. В аптеке, где, собственно, они и покупали это, смущавшее их, и вызывавшее задорную улыбочку у аптекарского провизора — молоденькой девушки, которая, судя по всему, апостериорно и безальтернативно знала, для чего этим девятилетним пацанам такой «взрослый» товар — «Резиновое изделие № 2», одна штука стоила две копейки. Продавались они в сдвоенной упаковке за пару грошей. Обычно ребята брали сразу штук десять, ну, а если имелись деньжата, сэкономленные на школьных завтраках, то и побольше. Закупив эти недетские игрушки, мальчишки разделяли их между собой поштучно по-братски. И уже дальше каждый сам по себе решал, когда и где запустить их, так сказать, в работу. Потому что использование этих резинок — дело секретное и, прямо скажем, даже интимное. Ведь попасться на глаза посторонним взрослым с этими вещицами, да ещё и в самый ответственный момент, лучше уж по одному, чем коллективно: если пацанов схватили бы заруку, то, по-любому, педсовета, родительского комитета, а того гляди и детской комнаты милиции было бы не избежать. А потому — тц-ц-ц-ц!
Но обнаруженная коробка с гигантами вышибла из Жоркиной головы всё понимание о безопасности и осторожности: презервативы такого размера — это просто клад, подобных раньше он никогда не видел. Тогда он себе не смог даже нафантазировать, что делать с этой нежданной удачей. Поэтому, пересчитав найденные изделия (в неполной коробке их оказалось 10 штук), он стремглав позвонил по телефону своему приятелю Сашке, тому, что учился с ним в одном классе и проживал в соседней квартире на общей лестничной площадке:
- Сашк, привет! Зайди ко мне! — с хулиганским азартом позвал Жорка.
- Заче-ем?.. Я чита-аю… — сонным голосом еле слышно прозевал Сашка.
- Зайди, что покажу… Ты такого ещё не видел!.. — поддерживал интригу Жорка, зачем-то перейдя на шёпот, хотя дома никого не было.
- Да ну тебя…, — лениво взбодрился Сашка.
- Зайди, а то я один всё сделаю! — возбуждённо настаивал Жорка.
- Сейча-ас… — снизошёл Сашка, по-видимому, окончательно проснувшись от «чтения».
Через минуту раздался звонок в дверь. Дверного глазка в Жоркиной квартире не было:
- Кто? — дежурно спросил Жорка, хотя по длинному непрерывающемуся дзиньканью было понятно, что «свои».
- Я! — рывком кашлянул из-за двери Сашка, а заякавшее в ответ эхо подхватилось и заметалось туда-обратно по всем этажам, спросонья ударяясь во все стены, лестничные марши и квартирные двери.
Когда подъездное сумасбродство поутихло, Жорка открыл дверь. На пороге стоял Сашка, обутый в толстые колючие шерстяные безразмерные носки, заменявшие ему домашние тапочки, одетый в заправленные в них хлопчатобумажные галифе «гондонного» типа и в немнущуюся нейлоновую рубашку, застёгнутую не на те пуговицы: при этом её короткая пола была заткнута в штаны, а вторая — длинная — присутствовала навыпуск. То, что такие шаровары обзывались «гондонными», Жорка узнал лет через семь-восемь, когда после десятого класса поступал в мореходное училище и во время экзаменов вместе с другими абитуриентами, многие из которых носили подобные брюки без карманов, стрелок и застёжек, базировался в общежитии. Такие бесстрелочники, чаще всего синего цвета, походили на удлинённые ниже пяток кальсоны с пузырями на коленях. Но так как у этих рейтуз штанины всегда были длиннее ног, то их самих приходилось натягивать чуть ли не до макушки. Однако они, повинуясь Ньютону, и его, будь ему неладно, открытию, то есть неугомонной силе земного притяжения, через несколько шагов или любых активных стоячих действий неизменно сползали вниз, из-за чего коленочные пузыри оказывались на уровне голени. И соответственно собственные коленки начинали вырабатывать новые вздутости в той части штанин, которые, во вздёрнутом виде, приходились на переднюю часть бедра. И так как процесс активно-пассивного движения вверх-вниз этих ползунков для взрослых продолжался перманентно, то растянутость образовывалась, в том числе и по всему периметру входной штаниной воронки, за которую портки подтягивали к подбородку, ну, и на месте… крупа — тоже.
- Ну? Чё звал? — не отнимая пальца от звонка, спросил Сашка нарочито простецки (он так всегда говорил с ровесниками, хотя в школе учился вполне сносно и много читал).
- Гляди, что я в нашей кладовке нашёл, — с восторгом Шлимана, откопавшего Трою, но ещё не понявшего, что же на самом деле он добыл, выпалил Жорка, доставая из-за спины серую необозначенную картонную коробку, одновременно открывая её и протягивая приятелю.
Сашка, стоя на пороге Жоркиной квартиры, опершись на свою руку, протянутую к дверному звонку, — его палец, уткнувшись в кнопку, не позволял тому закончить собственную арию, — уронив нижнюю челюсть и выкатив не моргающие глаза, обратился в восковую фигуру. Подобным образом замирает удачливый фотограф, который, всего лишь одним случайным нажатием на документирующую пимпочку, инструментально запечатлевает приземление нового тунгусского метеорита: например, выйдя на балкон подымить, держа в руках свой фотоаппарат, почему-то уже заряженный особой высокочувствительной плёнкой, с уже выставленным на бесконечность фокусом и максимально короткой выдержкой, со вспышкой, заблаговременно вставленной в розетку, а кроме этого уже прильнувший к визиру и держащий палец на спуске, но не успевший ещё достать и прикурить сигарету, то есть фактически полностью готовый встретить нежданное, которое принесёт ему в дальнейшем репортёрский «Оскар». Объёмная картина с дверной рамой под названием «Здрасьте! Я — Ступор» была готова. Жорка расплылся в самодовольной дружеской улыбке от произведённого неизгладимого эффекта. Убрав Сашкин указательный перст от звонила, он пригласил его в квартиру.
Пока Жорка закрывал дверь, Сашка пятился из коридора в комнату, не отводя заворожённого остекленевшего взора от содержания коробки. Прошествовав в комнату, они встали по её середине аккурат под люстрой: невольные и неконтролируемые эмоции ребят вызвали у них пульсирующий нескончаемый поток псевдонаучных и совсем ненаучных идей. Но все эти идеи-затеи были отвергнуты самими же их генераторами. Все! — от идеи привязывания утюга к одному концу находки и подвешивания её за другой к потолочному светильнику, с целью посмотреть, насколько эта штуковина растянется, до той, чтобы завтра же принести её в школу: во-первых, чтобы похвастаться тайной её владением, а во-вторых, может коллективный разум одноклассников намыслит что-либо эдакое — феерическое.
В итоге они вернулись к предложению, которое пришло в голову с самого начала — использовать этих монстров так же, как и аптечные покупки, представлявшимися теперь лилипутиками на фоне этих верзил. Сашка так и сказал:
- Сейчас в ванной всё подготовим и затащим её на чердак… И там впихнём… Да так впихнём!.. А… А чё… — предвкушая несусветное, заговорщицким шёпотом сбивчиво протараторил Сашка.
- Ну-у… — сомневаясь, полу-согласился Жорка. Но тут же передумал. — Не-е!.. Не получится… Как мы её туда вдвоём затащим?.. И потом как?.. Да у нас с тобой ни духу, ни сил не хватит! — уверенно колебаться Жорка.
- Миху позовём… И Андрюху тоже… Они точно согласятся — вчетвером мы это ловко прокрутим, — настаивал без особой убеждённости Сашка.
- А если их не будет дома? — продолжал увлечённо парировать Жорка, с блеском согласия в глазах с такой классной идеей. — Проковыряемся… А у меня мама с работы скоро должна прийти… А соседи?.. Да и народу на улице уже полно… Увидят — что мы скажем?..
Все эти рассуждения окончательно сбили их с толку.
- Давай его надуем! — наконец предложил Жорка самую простую, понятную и легкореализуемую идею. — Посмотрим, какого размера он станет, пока не лопнет.
Жорка передал приятелю один из «презервативов» из коробки. Сашка стал надувать его, словно обычный воздушный шарик. Но когда размеры шара превзошли Сашкин рост, он, зажав пальцами место вдувания, тяжело дыша, просипел:
- Ну, и долго ещё?..
- Хватит, — расстроенно прервал его Жорка, — бесполезно! Потрогай… — он мягкий. А до хвостика в конце воздух вообще ещё не дошёл.
Держа шар вдвоём, они потихоньку выпустили из него весь загнанный туда Сашкой объём. В сдутом состоянии «презерватив», пройдя первое испытание, стал в два раза длиннее своих нетронутых близнецов.
Тут Жорку осенила идея идей — супергипермегаидея:
- Пылесос!!!
- Чё? — то ли не понял, то ли нерасслышал Сашка.
- Пы-ле-сос!!! Мы сейчас надуем шар пылесосом! — загорелся Жорка и забежал в кладовку.
- Какой пылесос… Как ты им надуешь?.. Он же в себя дует… — закричал ему вслед Сашка.
- Это у вас «в себя». А наш и так, и этак может! — горделиво перебил его из кладовки Жорка, уже взобравшийся на высокий, сделанный его отцом деревянный табурет-стремянку, чтобы достать с антресоли их уникальный агрегат.
Пылесос назывался «Ракета». Это была настоящая баллистическая ракета. Конечно, ни Жорка, ни Сашка тогда — в середине 70-х — не знали, да и не могли знать, как выглядит межконтинентальная угроза и защита. Но то, что их домашняя «Ракета» — это РАКЕТА, — никаких сомнений у Жорки не было: быстро надуть — раз, быстро сдуть — два. Да и шильдик на корпусе размашистым почерком с большим наклоном букв возвещал — «Ракета». Точка!
Пылесос «Ракета» выпуска 1957 года был ровесником Жоркиной старшей сестры, которая теперь училась в медицинском техникуме и находилась сейчас там на занятиях: он был куплен их родителями в том же году в обычном хозяйственном магазине. Вот только тот обычный магазин находился в необычном городе, которого не было ни на одной географической карте: ни Мира в целом, ни СССР в частности. В том городе, как раз и делали те самые антивоенные предупреждения. А ещё, тогда в этом городе жили и работали их родители до тех пор, пока они всем семейством не переехали на ПМЖ в Москву поближе к Жоркиной бабушке — маме его папы. Теперь тот город, сменив своё закамуфлированное имя на реальное, даже несколько лиричное, называется… Ну, это, наверное, будет лишним. И хотя в 1990-е годы туда привозили какие угодно иностранные делегации, название того городка не стоит упоминать всуе даже сейчас. Мало ли что…
Рабочее положение «Ракеты» было горизонтальным (как у и её одноименцев, пока их не доставят на стартовую площадку): колёса на резиновом ходу, одно из которых — переднее — было сдвоенным, поворотным, похожим на переднюю стойку пассажирского самолёта, только в миниатюре, обеспечивали свободное передвижение по квартире и лёгкое маневрирование между мебелью; впереди — на головной части — колпак-обтекатель, как у наших современных «Сарматов», который крепился к корпусу двумя большими хромированными застёжками-коромыслами; за ним располагался брезентовый мешок с каучуковым кольцом-уплотнителем по краю для сбора всего того, что «Ракета» всасывала, и что по размеру мог пропустить через себя пылесосный гибкий резиновый шланг с многоцветной тканевой оплёткой. С обратной стороны у порядочной ракеты сопла. У Жоркиной также — сопло: одно мощное отверстие (такое же, как и на головной части), из которого при работе вырывалась широкая струя приятного тёплого воздуха. И чем дольше работал пылесос, тем этот вырвавшийся воздух становился всё горячее и горячее. Струя отработанной газовой смеси, будучи всосанной двигателем «Ракеты» через шланг, оставив в сборочном мешке всё, что принесла вместе с собой на входе, пройдя по всей длине корпуса, выбрасывалась за ненадобностью через заднее отверстие наружу. Очищенная, она тут же смешивалась с окружающей атмосферой. Сопловый поток не придавал ускорения, и не позволял «Ракете» взлететь. Но его было вполне достаточно, чтобы взвихрить всю ещё не убранную пыль, чем свести на нет все санитарные труды на уже освобождённых от неё территориях. Поэтому на время работы, точнее перед тем, как «нажать кнопку» «Пуск», то есть сдвинуть ползунок включения на отметку «вкл», выкидное сопло заботливо, как грудничка, укутывали сильно увлажнённой тряпкой, привязывая ту к длинной стремительной, как и сам корпус, ручке, расположенной сверху аппарата, дабы хоть чуть-чуть погасить воздушную струю и перенаправить её вниз. «Ракета» была мощной и основательной — надёжа и гордость: никакой пластмассы, никаких соплей — только металл и прародитель карбона.
Редко, но обратную сторону пылесоса, также задействовали в быту: к выходному соплу через самодельный переходник крепили всамделишный распылитель, тем самым превращая пылесос в краскопульт. Таким макаром Жоркины родители покрасили и потолки в квартире, и стены в ванной комнате: экономно, быстро, качественно — без потёков и кистевых волос. Так что, когда начинают говорить про всякие там бытовые комбайны, что их, дескать, изобрели где-то там за долами, не верьте — Вас обманывают: всё было придумано нами — раньше, и не там — где-то, а здесь.
И так. Надуватель — готов! Гигантское резиновое изделие к дублю номер два — готово! Соединительный шланг — подсоединён к «Ракете» и обратным концом пристыкован к воздухоприёмнику будущего шара. На старт! Внимание!..
- Стоп! — прервал стартовый отсчёт Жорка, замахав руками. — Погоди, я сейчас! — бросил он через плечо, полуобернувшись к Сашке, убегая из комнаты в кухню.
Через полминуты Жорка вернулся в комнату, неся с собой маленькую деревянную катушечку с белыми нитками. Жоркина мама — Ася Дмитриевна — шила: дома после основной работы и по выходным. У неё была швейная машинка VERITAS одной из первых модификаций, появившихся в нашей стране в начале 1970-х: простая, без всяких там электроприводов и прочих излишеств. Почти всю Жоркину одежду, даже его школьную форму для младших классов, кроме самой первой — серенькой суконной, она сшила сама. Она же раскраивала и сострачивала кое-что для Жоркиной старшей сестры Ольги, пока та сама не научилась кроить и стрекотать на этом же «веритасе», да ещё и сноровистей чем мама. Ася Дмитриевна портняжила всяческие ночные сорочки и халатики для себя, салфетки, кухонные полотенца, тюлевые занавески, простыни и наволочки для всей семьи, и даже для знакомых. Нитки были в дефиците. Но у хозяйственной запасливой мамы катушек с ними — особенно с белыми — было так много, что Жорка, не сомневаясь, решил: «Она никак не заметит пропажу одной из них». А вот то, что нитки случаются разными — и шёлковыми, и хлопчатобумажными, и вискозными, и смешанными, и с разными номерами по толщине, — экспериментатору было невдомёк.
Пока велась вся эта подготовка, Жорке в голову пришла ещё одна, оказавшейся потом фатальной, мысль: нужно вытащить тестируемое изделие на балкон и уже там его накачивать, так как, судя по всему, объёма комнаты для максимального надувания может не хватить. К тому же помешает мебель: кресла, диван, журнальный столик, куча книжных шкафов и прочая утварь. Жорка проживал на последнем четвёртом этаже их многоквартирного дома. Окна его квартиры выходили на сквер, отделённый небольшой тихой улочкой и высоким фундаментальным забором из глухих бетонных плит с непонятным орнаментом от больничного парка, где в летнюю каникулярную пору Жорка вместе с другими мальчишками иногда ловил в самодельные силки и разнообразные хитрые заманушки диких голубей. За медицинской территорией тянулись совхозное поле и густой перелесок. За тем перелеском — опять поле, но уже невидимое даже с крыши дома. А уже за тем невидимым полем находился аэропорт, в котором работал Жоркин папа. Домовые подъезды с приподъездными деревянными скамейками на литых чугунных витиеватых каркасах, с сидящими на них бабульками, были с другой стороны. Так что никто — ни случайные прохожие, ни местные пенсионерки, ни подготовку, ни процесс, ни результаты ребячих экспериментов увидеть не мог.
Жорка освободил шпингалет балконной двери и ощутил, как дружелюбно тихий, благоухающий мать-и-мачехой и уже раскрывшимися липовыми почками, бодрящий кислородом ветерок заботливо помогает ему распахнуть её настежь. Задев занавески и бесцеремонно ввалившись в комнату, весенний прорыв позволил мальчишкам вдохнуть себя полной грудью. И они, сделав это, словно пьяные почувствовали неудержимую тягу к приключениям: новые горизонты, не исследованные маршруты, белые пятна на океанических картах, нежданные встречи, незабываемые впечатления рисовались детским воображением и звали к себе неразборчивыми голосами на неизвестных языках. Они представили себя то в лётчицких кожаных шлемофонах с большими выпуклыми очками, в унтах и в меховых крагах, то в пробковых шлемах, в белых шортах и сандалиях на босу ногу, то просто босиком в набедренных повязках и с перьями в никогда нечёсаных волосах. Неизвестные им запахи полярных широт и тропических островов, казалось, наполнили их носы и всю комнату. Грёзы нетерпеливых и неугомонных первопроходцев манили их и руководили ими.
Резиновую заготовку для шара вынесли на балкон, оставив «Ракету» в комнате. Надев воздухозаборник шара на шланг пылесоса, Жорка туго, что было сил, обмотал его катушечными нитками и дважды затянул узел, то есть его руки как-то сами собой приторочили одно к другому — профессионально и именно так, а не как иначе. Уже потом, учась в мореходке, он узнал, что тот узел называется «двойной выбленочный» и только он подходил для той сплотки; а вот откуда тогда у него взялось умение его связать — навсегда осталось нераскрытой тайной.
На старт, внимание, пуск! По Жоркиной отмашке Сашка включил пылесос. Жорка стоял на балконе, держа в руках воздухопровод с привязанным к нему безномерным изделием. Двигатель «Ракеты» работал на полную мощность. Воздух из сопла заполнял изделие, всё более и более обретавшего форму полноценного воздушного шара. И чем дольше качал пылесос, преодолевая сопротивление резиновых оболочек эксперимента и его нарастающее встречное давление, тем сильнее он нагревался. А в след за ним нагревалась и газовая смесь, наполнявшая шар, который, становясь всё больше и больше, всё меньше и меньше напоминал пусть и гигантский, но праздничный воздушный шарик, множество которых — разноцветных и разноформенных — вместе с красными флажками носили на первомайских демонстрациях трудящиеся и их дети в те далёкие счастливые годы. Про знакомое и не раз объезженное «Резиновое изделие № 2» ребята забыли даже думать. Их захватил пыл изобретательства и бесшабашность первооткрывательства. Им даже почудилось, что вот когда шар надуется до нужных габаритов, то им останется лишь принайтовать гондолу, которую возможно было бы сделать из кресла, предварительно облегчив его, сняв тяжёлые пружинные подушки, и, захватив с собой провиант, ножи и компас, отправится за невидимые горизонты, к небывалым материкам, оставив позади и их дом, и их школу, расположившуюся с противоположенной стороны оконных пейзажей Жоркиной квартиры, напротив их подъезда — сразу же через городской стадион и школьный яблоневый сад. В какой-то момент шар по размерам сравнялся с балконом. А затем, немного постояв и поспорив с ним — кто теперь здесь главный, стремительно затмил того своей доминантой.
- Стоп! — громко скомандовал Жорка. Сашка вырубил нагнетатель.
- Чё?.. Всё?.. Дальше-то чё?.. Сдувать?.. — немного чего-то испугавшись, громким шёпотом пролепетал Сашка.
Сдувать эту громадную красоту, цвета калмыцкого жемчуга — кахолонга — нереалистичного размера, это захватывающее, мечтательное, судьбоносное будущее не хотелось — несбыточные летасы путешественников всё ещё заполняли головы ребят. Жорка, стоя уже в комнате, так как шар, заняв всё свободное пространство балкона, выдавил его от туда, подумав минуту и ничего не сказав, перемотал нитками ту входную часть шара, которая крепилась к пылесосному шлангу, отступив от его конца несколько сантиметров, и крепко набил тот правильный морской узел. Теперь отслужившее своё крепление шара к шлангу можно было перерезать. Затем, по идее, нужно было бы катушку с нитками сбросить с балкона на землю, там её подобрал бы сбежавший вниз Сашка; и уже потом — втроём вместе с шаром — они объявились бы во дворе. Мальчишки разрисовали в своих головах, какие фурор и шорох случился бы по всей округе, когда они заявились бы в свой двор все вместе — Жорка, Сашка и Шар: навзничь пали бы все былицы-небылицы, которыми обычно хвастает друг перед другом ребятня.
Всё для такого парада было готово. Но тут… Резко поднявшийся, бог весть от куда взявшийся бриз оживил их шар и стал отжимать того, уже ставшего размером с два, а может быть и с три балкона, от их стартовой площадки. Одюжившийся Шар, не согласный с привязью, войдя в сговор с природным ветродуем, проявил неучтивую прихоть и стремление к полнейшей независимости. Это его скоропостижное оживление содрогнуло растерявшихся мальчишек. И Шар, воспользовавшись замешательством изобретателей, до предела надраив швартовую нитку, крепко дёрнул: раз, второй, ещё раз и ещё. А потом хватанул с такой силой, что Жорка, никак не ожидавший подобного вероломства, выпустил катушку с нитками и привязанным к Шару крепёжным концом из своих рук. Шар, накаченный нагретым пылесосом воздухом, учуяв свободу, рванул вверх. Ребята кинулись на опустевший балкон: Шар продолжал быстро подниматься, уходя в голубую высь, устремившись один к новым горизонтам и материкам; попав в воздушную поток, он стал двигаться к перелеску, продолжая одновременно набирать высоту, сменяя эшелон за эшелоном. Обманутые ребята, — так они себя посчитали, — не отрывая заполненных обидой и тоской глаз, наблюдали за его одиноким уходом. Они увидели, как Шар разогнал стаю голубей, крутившихся над больничным садом. Затем разглядели, как беглец, сотворённый ими, напугал шарахнувшуюся от него ворону, которая, придя в себя и облетев того несколько раз, решив с ним не связываться, изменила свой маршрут и направилась в другую сторону. Удаляясь, Шар визуально становился всё меньше и меньше. Они провожали его — этого изменника цвета мутного свиного холодца, бессовестного разрушителя их надежд и планов, совсем несимпатичного, — до тех пор, пока их глаза не перестали различать контуры собственноручного детища.
Делать было нечего. На новый эксперимент, ведь в коробке оставалось ещё девять таких же потенциалов, времени уже не осталось — вот-вот с работы должна была вернуться Жоркина мама, а за ней в скорости и старшая сестра, а потом и Жоркин папа. Все они по разным причинам и от того с разными последствиями для реебят ничего не должны были узнать о случившемся. Поэтому Сашка скоренько ушёл к себе. А Жорка, расставив всё посдвинутое по их штатным местам, убрал «Ракету» на антресоль и положил ту волшебную коробку обратно в кладовку. Он сам не заметил, как вымыл все тарелки и чашки, оставленные мамой утром после завтрака на кухне в раковине, чего никогда раньше не делал без неоднократных напоминаний, хотя мыть подобную посуду и была его семейной обязанностью. Закончив всё это, Жорка чуть ли не на цыпочках зашёл в свою с сестрой маленькую комнату и сел за стол делать школьное домашнее задание: руки потрясывались, в голове закипала перепуганная каша из несбывшихся фантазий, приправленная вариантами последствий раскрытия тайны, если таковое случится.
Ася Дмитриевна, пришедшая через час после завершения всех тех описанных непутевых событий, никак не ожидала увидеть сына, безропотно и без назиданий делающим уроки. Прибранные комнаты — и маленькая, и большая, да ещё и кухня с вымытой посудой — поначалу несколько смутили её: «Странно! Я утром второпях оставила посуду непомытой… Или не так…»
- Жорка, это ты посуду вымыл? — на всякий случай спросила из кухни Ася Дмитриевна громким, но вкрадчивым и, как почудилось Жоре, всеведущим гласом, чтобы он наверняка услышал даже в своей комнате и осознал, что ей ВСЁ известно, и ничегошеньки скрыть не удастся (ведь не зря же она работала в структуре Министерства внутренних дел).
- Не-ет, — тоже громко, но как-то немного неуверенно пискнул не своим голосом Жорка, скомкав и полупроглотив букву «т». Именно «пискнул» потому как, что-то помешало ему ответить чётко и внятно. — Нет! — собравшись, повторил сын. — Я пришёл из школы и сразу сел за уроки. Сегодня вечером по телику кинокомедия — я хотел посмотреть.
- А что там? — успокоившись, так показалось Жоре, поинтересовалась мама.
- В 19.30 — «Весёлые ребята», — жизнерадостно, обретя себя, прозвенел сынок.
- Ну хорошо. Доделаешь уроки, поужинаешь и посмотришь. В девять — спать! — строго, но мирно распорядилась Ася Дмитриевна
- Хорошо! — ответил Жорка, наверное, впервые в жизни не попросив посмотреть ещё один фильм, который начинался в 21.30 — сразу после программы «Время». Но за то, первый кордон возможного разоблачения и возмездия был преодолён, как посчитал Жорка, успешно.
Через час приехала с учёбы из медицинского техникума Ольга.
- Ма-ам! Привет! — поздоровалась она от дверей, не разуваясь и не проходя в комнату. — Я пойду на улицу. Наташку Родионову только что встретила — не виделись со школы.
- Привет-привет! А ужинать? — заботливо, но не настаивая отозвалась мама.
- Да я на часок. Приду — поем, — задыхаясь от спеха, скороговоркой урезонила Ольга.
- Только чтоб до девяти была дома! — наказала Ася Дмитриевна. — Жорка сказал, что скоро «Весёлые ребята» начнутся.
- Да ладно! Наташка редко приезжает. А кино я в принципе и завтра утром на повторе могу посмотреть — у меня практика началась. Завтра в Первоградскую на Ленинском. Мне туда только к обеду.
- Ну ладно! Хорошо! Иди. Но в 21.00 — дома, как штык! — закончила Ася Дмитриевна.
- Хорошо! Буду! Пока! — переведя дыхание и хлопнув сквозняком входной дверью, Жоркина сестрёнка умчалась, оставив свою хипповую холщовую сумку с длинной плетёной ручкой с конспектами в коридоре.
Ещё через час пришёл папа — Константин Николаевич. Жорка к тому времени уже доделал уроки, поужинал и, сидя на диване в большой комнате, поджав под себя ноги так же, как всегда там же устраивалась его мама, смотрел обещанную кинокомедию. Жоркин папа переоделся в домашнее и, проходя через комнату, кивком поздоровался с сыном, не подойдя к тому и не проронив ни слова, что бывало, но крайне редко.
- Привет, пап! А тут «Весёлые ребята»… Уроки я сделал, — быстро доложился Жорка, провожая взглядом отца, пока тот, неотрывно смотря сыну в глаза, не зашёл в ванную комнату.
Вид у Константина Николаевича был крайне странным, не как обычно — одно сплошное замершее напряжение. И Жорка почуял что-то неладное. Небо резко стало темнеть. Из-за горизонта, куда улетел предательский Шар, показались чёрные, как копировальная бумага, совсем не весенние хмурые грозовые тучи: всем фронтом, молниеносно, как конница, сверкая клинками, они приближались к Жоркиным окнам. Жорка встал с дивана и закрыл балконную дверь на шпингалет. Затем сел обратно на диван и, опустошённо глядя в экран телевизора, стал прислушиваться к разговору родителей, благо кухонная дверь всегда была открыта.
- Кость, иди ужинать. Всё готово, — дежурно позвала мама папу.
Умывшийся с работы Константин Николаевич зашел на кухню.
- Привет, — он мельком поцеловал маму в щёку, а она его и, проведя ладошкой по папиным волосам, шее и плечам, жестом пригласила того к столу.
- Привет! Первое?! Как всегда — погуще? Ты что такой взъерошенный?! — беспокойно спросила мама, ставя на стол перед отцом глубокую тарелку, по самый край наполненную любимыми щами. — Вот ложка. Хлеб бери… У тебя на работе что-то случилось?!
- Да-нет… У нас сегодня в конце дня общую тревогу объявили… ЧП… Радары засекли НЛО, — с чуть нервной улыбкой, но стремительно успокаиваясь от родных голосов и запахов, да приветливых, участливых глаз мамы и её тёплого доброго поглаживания, ответил Жоркин папа.
- Какое ещё «Н-Л-О»?! — акцентируя каждую букву, удивлённо-тревожно спросила мама.
- Да так… пустяки… То есть, как потом выяснилось — пустяки. Ну, почти «пустяки». Дежурный по аэродрому после сигнала с диспетчерской с двух выстрелов сбил… Оперативная группа выехала… Подобрала останки… НЛО — метеозондом оказался. Вот только не нашим — наша метеослужба ничего такого в тот день в небо не запускала. А в округе — в радиусе 50 км — других метеостанций нет… Знаешь, что интересно — на длинной нитке к зонду была привязана деревянная катушка, — папа вытянул шею и посмотрел маме за спину. — Вон — такая же, как те, — уже окончательно успокоившись, закончил папа и с наслаждением приступил к еде.
Мама обернулась и увидела разбросанные возле швейной машинки катушки с цветными нитками. Она внимательно посмотрела на папу. Он, поймав её взгляд, столь же пристально посмотрел ей в глаза. На кухне, где сидели родители, стало тихо. Заоконные чёрные тучи затмили весь белый свет, а беспощадные тяжёлые капли барабанной дробью заиграли на подоконных отливах. Жорка почти не дышал или дышел через раз, а то и через два: впёршись глазами в чёрно-белый экран телевизора, он то ли старался как-то телепортироваться в него, то ли, физически уперевшись в него взглядом, пытался оттолкнуться от того, и, продавив спинку дивана, спрятаться за ней. Сердце, то долбило изнутри кровотоками по рёбрам, требуя непременной свободы, то чуть побрякивало капиллярами, дабы просто дать понять, что оно ещё там и живо. Жорка, вытянув шею и уши, просто-таки обратясь в слух, старался расслышать хоть что-нибудь внятное в разговоре родителей. Но в шёпоте, на который они перешли, он ничего не смог разобрать.
Мама, накормив папу, вместе с ним пришла в большую комнату и разместилась рядом с Жоркой на диване, пождав под себя ноги. Папа сел в кресло и взял в руки «Комсомолку». Все вместе молча досмотрели титры кинокомедии. Вслед за их концом без паузы заиграла программа «Время».
- Я пошёл спать, — послушно-обречённо и неожиданно даже для самого себя сказал Жорка, рывком соскочив с дивана, хотя никто его не гнал, не напоминал о позднем времени и вообще ничего не выказывал ни речью, ни взглядом.
- А после новостей — «Щит и меч». Как там… «С чего-о начинается ро-одина-а?..» Смотреть будешь? — в голосе Жоркиной мамы, как ему послышалось, прозвучали знакомые нотки «прелюдии к серьёзному разговору», тем более что до фильма было ещё целых полчаса «Времени».
- Нет. Не буду. Я завтра дежурный по классу — нужно в школу прийти на сорок минут раньше. Разбуди меня. Спокойной ночи! — и, не поднимая глаз на родителей, Жорка натужено и медленно зашёл в свою комнату и закрыл дверь.
Около 21.40 вернулась с прогулки Жоркина старшая сестра, опоздав почти на 40 минут от наказанного ей часа. Но ни папа, ни мама выволочки за это ей не устроили, хотя обычно делали это многословно. Ольга зашла в маленькую комнату — это была и её комната тоже. Брат притворился спящим. Она, не включая свет, положила свою сумку с конспектами возле письменного стола и сразу же вышла, плотно закрыв за собой дверь. Все кордоны разоблачения и неминуемой, казалось, кары были успешно преодолены. Жорка тотчас успокоился. И в мгновенье ока провалился в безмятежный, развесёлый, цветной мальчишеский сон.
Послесловие.
Жорка и потом много раз заходил в кладовку: то за инструментом, то за хоккейной формой, то за пылесосом, для использования того согласно его техпаспорту, то за тем, то за этим. Кладовка — склад не только ненужных вещей. Попадалась ему на глаза и та коробка, с оставшимися в ней неосвоенными экспериментами. Но мыслей и идей, как бы и куда бы их применить у него больше не возникало.
А стандартные «Резиновые изделия № 2» они с ребятами ещё не раз покупали в ближайшей аптеке. И использовали те, в чём тогда ребята были абсолютно уверены, по их наипрямейшему назначению: набирали в них воду из крана, залезали на чердак дома и бросали вниз на заасфальтированные придомовые проезды. Шарики, наполненные водой, от удара об асфальт разрывались и брызгами обдавали играющих внизу девчонок. Весело было. Но это только летом. Да и то, только когда тепло. Да ещё и когда рядом не было взрослых.
Так и было. Пока Жорка и его приятели со двора не повзрослели.
После послесловия.
А то несложившееся путешествие спустя многие годы всё же состоялось, причём многократно повторившись в различных вариациях и направлениях, хотя и в несколько ином составе и виде, да и уже не в грёзах, а наяву: после окончания средней школы, ещё будучи курсантом мореходного училища, а потом, после его окончания, — много лет и десятки тысяч миль проходив помощником капитана на различных рыбопромысловых судах, Жорка — Жора, то есть Георгий, а затем уже Георгий Константинович — покорил практически всю Атлантику, как говориться в зад и поперёк: от пиратских Карибских островов и Мексиканского залива на западе до пустынных и раздорных берегов Западной Сахары на востоке, от завораживающей Ангольской экзотики на юге, до серебряных тайн Шпицбергена на севере; он не раз и позагорал под заполярным солнцем и северным сиянием, и попромерзал в зимних ночных тропиках. А каких только историй и приключений с ним там не напроисходило за те морские годы и тысячемилия — у-у-у!!! И не сосчитать! Хотя… Попробовать можно. Да! Даже — нужно!