«Я добровольцем на фронт не рвался», — честно признаётся Илья Григорьевич Соколов, 1925 г. рождения. По его словам, после 42-го года поток добровольцев на фронт уже не был таким широким. Все знали, что там ждёт. В основном люди просто ждали призыва и сами в военкомат толпой уже не ломились.
В марте 1943 г. и его вызвали в военкомат. Приехал он туда в засаленой спецовке, прямо с работы (трудился токарем), и на следующее утро был направлен в запасной полк в Чебаркуль.
Товарный поезд остановился в лесу. Вокруг сосны и снег по колено. Вышел хромой старшина, построил и повёл призывников куда-то вглубь леса. Прошли километра 4 — впереди дымки из-под земли.
Огромные землянки, каждая на маршевую роту на 250 человек. По обе стороны — двухярусные нары из необструганных досок. В конце землянки — печь. Никаких матрасов, одеял и подушек не было. Только сплетённые из березовых веток подобия ковриков, вместо матрасов.
Там Илья Григорьевич прослужил три месяца. Условия были тяжелейшими, и кормили просто отвратительно. До такой степени, что люди истощались, слабели… Ребята из местных убегали домой от этой мучительной голодухи.
На фронте — попал в химический взвод 1322-го стрелкового полка 413-й СД. Обучили постановке дымовых завес, азам химзащиты.
Функций у химвзвода было несколько. Кроме непосредственной «работы по специальности», на них возложили следующие задачи: помощь санитарам в выносе раненых и убитых; обязанности похоронной команды; сопровождение обоза с имуществом химзащиты полка (противогазы, плащи, накидки и другие средства защиты); хозяйственные работы.
Также, солдаты химвзвода считались стрелковым резервом на крайний случай. Но за те пару месяцев, что Соколов был в химвзводе, такого случая не представилось. Огнемётов в полковых химвзводах не было. Это оружие было только у отдельных рот армейского подчинения.
Работа была такая. Ставишь дымовую завесу. Выползаешь на нейтральную полосу, до траншей противника где-то 250−300 м. Зажигаешь дымовые шашки, расставленные вдоль линии намечаемой атаки.
По тебе при этом открывается дикая стрельба из миномётов и стрелкового оружия. По тому, как стелется по земле шлейф дыма, можно определить, где находится солдат-химик. Поэтому потери были почти такими же, что и в обычном стрелковом подразделении.
Вынос раненых организовывали ночью. Подползали вдвоём к раненому с плащ-палаткой, чуть его сдвинешь, а он начинает истошно орать от боли. Немцы сразу запускали осветительные ракеты, а потом обрабатывали подозрительные им места из пулемётов и миномётов.
Во время такого выноса раненых Илья Григорьевич получил ранение и сам: осколок мины попал в ногу. Пролежал три недели в госпитале и вернулся в свой полк. Попал уже в 1-ую стрелковую роту полка. Оттуда был отобран на курсы младших лейтенантов при 50-й армии. Вернулся в свой полк младшим лейтенантом, став командиром взвода 3-й стрелковой роты 1-го батальона.
«Немцы вывесили белые флаги, сделали вид что сдаются. А потом открыли по нам огонь»
Пошли сложные бои в Белоруссии. Была такая Бобруйская группировка противника. Огромное скопление окружённых немцев.
Даже попадали в нелепые ситуации. Например. Шли в походной колонне, по заранее определённому маршруту. Где точно находится противник — не знали, но поступил приказ замкнуть кольцо бобруйского окружения.
Ночь застала нас на шоссе ведущему к Бобруйску. Дорога была забита брошенной немецкой техникой. Последовала команда расположиться в лесу, подходившему вплотную к дороге с двух сторон. Выставили боевое охранение, «секреты». Залегли в лесу за деревьями, каждый лицом к дороге, и после дневного тяжелого марша моментально все заснули. Среди ночи поднялась стрельба.
А ночная стрельба в лесу, когда непонятно, кто и откуда стреляет — это кошмар. Каждый боец стал стрелять, как лежал, думая, что лежит лицом к дороге, а ведь во сне некоторые перевернулись. После команды прекратить стрельбу, наступила тишина, которую изредка нарушали стоны раненых. В напряжении пролежали до рассвета…
Как рассвело — оказалось, рота немцев, идя на прорыв по шоссе, решила сойти с дороги и передохнуть в лесу. Вот боевые порядки русских и немцев и перемешались… Немцы поняли, что сопротивление бессмысленно и стали сдаваться в плен.
В июле 1944-го Соколова снова ранило осколками в ногу. Пролежал месяц в санбате, вернулся в батальон и принял под командование уже роту. В ней, правда, тогда было чуть больше 30-ти человек. Ей и прокомандовал до конца войны.
На Наревском плацдарме, в октябре 44-го, Соколова опять ранило — в руку. Стоял даже вопрос об ампутации. Но — молодой, горячий: решил, что лучше умереть, чем стать калекой. Подписал отказ.
Выкарабкался, под конец войны вернулся в свой батальон. Успел принять участие в тяжёлых боях за Штеттин. Весь город изрезан широкими каналами. Вдруг сообщили, что гарнизон согласился на капитуляцию. Немцы начали выбрасывать белые флаги. Только наши начали переправу через канал, радостные от того, что сегодня не придётся уже умирать, как навстречу нам немцы открыли жуткий смертельный огонь! Соколов уцелел там чудом. Про историю с немками ветеран рассказывает так, что шли они на близости добровольно, но был один нюанс… Они это делали за какие-то материальные ценности (или по словам некоторых солдат за еду).
Не берясь рассуждать за всю Красную Армию — Соколов свидетельствует: «в Германии, я считаю, мы вели себя достойно. Насилий над женщинами мы не совершали, немки все шли на близость сами, охотно, но не за бесплатно! Никто их под дулом автомата не заставлял!
Расправ над мирным населением тоже не было. Один боец, который получил из родного села письмо, что всю его семью немцы уничтожили, после взятия какого-то немецкого городка покидал гранаты в окна домов, да и успокоился. Жителей в домах не было: они все бежали на запад. Русский человек не мстителен и отходчив…»
1 мая 1945 года их дивизия вышла на берег Балтийского моря. Боёв больше не было. Захватили две баржи. Одна — с французским вином, другая — с продовольствием, да ещё с каким! — попадались и деликатесы. Старшина был хватким и шустрым парнем, и урвали там трофеев с лихвой.
Бойцов разместили в казармах Ростокского зенитного училища. Великолепные здания, построенные ещё для кайзеровской армии. Казармы со всеми удобствами. Столовая, заставленная дубовой мебелью. Еда — в фаянсовых тарелках. Ночью можно было снять сапоги, раздеться до нательного белья и спать! Это после того, как солдаты — кто год, кто два, а кто и всю войну — не вылазили из грязных траншей. Все эти условия казались просто фантастикой! Да ещё и в сочетании с французским вином!
Сидели сытые бойцы, пили вино, закусывали деликатесами и радовались каждому часу и каждой минуте. Потому что уже поняли, что для них война закончилась… и «Мы будем жить!..»