Помилуй, я не так уж стар, чтоб поучать других, но сказка ложь, да в ней намек — а их во мне с лихвой. Вот на раздумия тебе один нехитрый миф — позднее ты поймешь, зачем я вспомнил про него.

Есть паладин, известный мне как Солнечный беглец: лихой наездник, что давно не сдерживал коня. Он верит, что ночная тьма сулит ему конец, и мчит за солнцем, чтоб вовек не знать заката дня.

Уже забыто, почему так ночь ему страшна. Да он и сам наверняка не помнит почему — но мчит, как ветер, мчит, как свет, летит, не зная сна и тешась верою, что так обманывает тьму. Трясет поводья впопыхах, не покладая рук, то вдоль экватора несясь, то за полярный круг — забытый, замкнутый в себе, один, как вечный жид, он от навязчивой беды бежит, бежит, бежит, и ни пристанища ему, ни доброго словца — ни даже злого, ведь никто не знает беглеца.

В рассказ руки не протянуть и горю не помочь, и все же день — всего лишь день, а ночь — всего лишь ночь. Надеюсь, Солнечный беглец когда-нибудь поймет, что можно сбросить наконец нелепый этот гнет — и прекратится навсегда его напрасный бег, и бедный всадник заживет как мирный человек. И тьма окутает его, вздыхая в унисон, и благодарно погрузит в густой и крепкий сон.

Но мы сложнее, чем того желает этот миф, — нам не найти покой, себя с собой не примирив. Немудрено оставить все и броситься в бега, однажды резвого коня ударив по бокам. Забыться, не считая дни, не говоря ни с кем… А ты попробуй и взгляни в лицо своей тоске. Узри, как выглядит она и как она глядит, — ведь бес, застигнутый врасплох, всегда теряет вид, а если имя дашь ему — он точно не жилец.

Одним из тех, что я назвал, был Солнечный беглец.