Нинель Викторовна Краснолуцкая родилась 3 августа 1931 года.
Отец девочки был работником органов, а мама работала художником-декоратором Мариинского театра. В семье был еще младший братишка, который родился в августе 1939 года.
Семья жила с бабушкой, маминой мамой. Когда началась война, они забрали к себе и папиных родителей.
Жили на Лиговском проспекте напротив Знаменского Собора, который был взорван.
Несостоявшаяся эвакуация
8 августа мамин театр эвакуировали в город Пермь (тогда г. Молотов). Маму могли эвакуировать, но только с детьми. А в доме было еще три старика, которым билетов не полагалось. Тогда мама решила никуда не ехать и остаться в Ленинграде.
На следующий день из школы пришла учительница и сообщила, что детей эвакуируют. Если мама не против, она может отправить дочь с другими детьми, своими одноклассниками.
Мама согласилась, сшила дочери рюкзачок, собрали вещи. Когда за девочкой пришли взрослые чтобы отвезти на вокзал, бабушка вцепилась в девочку и категорически заявила:
-Никуда не пущу! Не отдам ребенка! Что бы ни случилось, пусть остается с нами.
И так случилось, что поезд, на котором должна была уехать Нинель Викторовна, разбомбили на станции Лычково. Бомбили настолько сильно, а детей, которые выскакивали, расстреливали с бреющего полета. Из класса не отправили пятерых, в том числе Нинель Викторовну.
В Лычково стоит памятник погибшим детям.
Если бы тогда ее бабушка не удержала, она могла погибнуть в самом начале войны.
Мемориал находится на привокзальной площади села Лычково Демянского района Новгородской области.
Отец
В июне 41-го года отца дома не было. Еще за месяц до начала войны его отправили в командировку в Литву.
22 июня на станции Лида был разбомблен эшелон с работниками НКВД. В их числе был и отец Нинель Викторовны. Спаслись немногие.
Со станции Лида успел выехать грузовик с ранеными. А на мотоциклах в Лиду уже въезжали немцы.
Два месяца семья не знала где их отец, и что с ним. Только спустя два месяца они получили письмо от медсестры, которая написала по просьбе отца. В письме сообщалось, что папа в госпитале, где-то на Урале. Правая сторона тела отца была парализована.
Война — это страшно
Когда началась война Нинель Викторовне не было и десяти лет.
А ее братишке два годика исполнилось только в августе 41-го. В первые дни дети не особо воспринимали слово «война». Казалось, что это совсем не страшно, и не долго.
Нинель Викторовна помнит день, когда она поняла, что война — это страшно.
Эвакуация из Ленинграда
Весь июль и август из Ленинграда шла эвакуация. Вокзал был полон людей. Они с подругами каждый день приходили на вокзал и приносили людям воду из кранов.
Уставшие люди, они уже не первый день стояли, сидели, лежали в очередях, были благодарны девочкам за помощь. Билетов на всех не хватало, поездов не хватало.
В очередной день 8 сентября они с подругами снова пришли на вокзал, а там было пусто. Девочки обрадовались, подбежали к военному:
-Дяденька! Все уехали? Все купили билеты?
-Нет. Железную дорогу перекрыли немцы. Проездов больше нет. Все люди разошлись по домам.
Только тогда маленькие девочки поняли, что война, это страшно.
Крыса
До ноября Нинель Викторовна училась в школе.
Дети ходили в школу скорей даже не за знаниями. В школе каждому ученику после уроков давали брюкву. Все мысли детей были только о том, когда поскорее закончатся уроки и они получат эту брюкву.
Получив свою порцию девочка бежала домой. Не кушала сама, а делилась с братиком.
Дома на столе, одетый и укутанный шалями сидел маленький двухлетний братишка и ждал сестру.
Ребенка опасно было опускать на пол, потому что по полу толпами бегали крысы. Злющие. У братишки до сих пор остался шрам от укуса крысы.
Как-то Нинель Викторовна прибежала домой, а братишка визжит на столе. Смотрит, а у него на ухе висит крыса. Девочка быстренько сняла свой ботинок и ударила крысу. А крыса, вместо того, чтобы убежать, кинулась на девочку. Она едва смогла увернуться.
«Запеченная курица»
Первые признаки страшного голода появились в ноябре 1941 года. Начиная с октября каждый день мама в пять часов утра будила дочь, тепло одевала и отправляла занимать очередь за хлебом.
Отоваривание всех карточек легло на плечи десятилетней девочки. Мама работала. Не работать было нельзя, иначе не будет карточек. Мама пришила в пальто внутренний карман, куда она бережно складывала карточки и туда же хлеб в мешочке, чтобы ни крошки не потерялось.
Хлеб нельзя было нести на руках, могли вырвать. Их было 5 друзей — одноклассников. Все они уже к шести часам стояли у хлебного магазина. С ноября начали получать по 125 граммов сырого и черного хлеба на человека. Это было минимально, потому что в их семье были только иждивенцы. Кроме мамы.
На Невском проспекте у фонарей висели довоенные рекламные плакаты. На углу Невского и Площади Восстания висело изображение пышной булочки.
Недалеко был ресторан, и очень долгое время на витрине лежал муляж запеченной курицы. Пятеро друзей часто приходили к этой витрине чтобы любоваться курочкой и булочкой.
Любоваться приходили не только они. Глядя на муляжи дети вспоминали довоенное детство и вкус той еды. Их невозможно было оторвать от этой красоты. Вскоре муляжи убрали.
Жители Ленинграда берут воду из водопроводного люка на Звенигородской улице. 1942 год
Вода
Пока в Ленинграде была вода, до октября в городе работали бани, но только для рабочих. Семья Нинель Викторовны не могла туда ходить, они мылись дома.
На их счастье на Пушкинской улице был пожарный гидрант, который работал до октября. Когда гидрант перестал работать ей с мамой пришлось ездить на Фонтанку, это было очень далеко.
Девочка самостоятельно не могла достать воду, не хватало роста.
Однажды, когда они в очередной раз пошли за водой, они увидели женщину. Она стояла прислонившись к стене и качалась.
-Мама, надо помочь тетеньке.
-Дочка, если я помогу тетеньке, мы упадем вместе, и нас уже никто не поднимет.
На обратном пути они увидели, что женщина уже лежала мертвая, босая и с вывернутыми карманами.
Только выжить
Что помогло выжить этой семье хотя бы в самом начале, это то, что они происходили из дворянского рода. У бабушки сохранились семейные драгоценности. Их мама меняла. Меняла не на хлеб. А на пшено, перловку и варила жидкий супчик.
Пока мама была на работе, вся семья ждала ее прихода. Хлеб, который еще утром приносила Нинель Викторовна, никто не трогал. Только мама, когда приходила домой, бережно вынимала хлеб, и, не теряя ни крошки, делила всем поровну.
Еще им повезло с буржуйкой. В их квартире на кухне было отверстие для самоварной трубы.
У дома был сарай и у каждой семьи были свои дрова. За всю блокаду никто, ни разу не украл не единого полена.
Каждую ночь Нинель Викторовна видела только один сон — хлеб. Ей снился хлеб, только не черный и сырой, а довоенный — белый и пышный.
Несмотря ни на что, мама заставляла всех соблюдать гигиену. Семья не могла мыться полноценно, но все протирались мокрым полотенцем.
До войны у Нинель Викторовны были косы до пояса. Их мама обрезала, так как ужасно боялась вшей. Детей они стригли почти налысо.
Сколько они могли, сколько хватало сил, столько они и мылись. Тело то было сухое, ни грамма жира не было.
Бомбоубежище
В сентябре семья еще ходила в бомбоубежище. Они были оборудованы в подвалах домов. А с ноября уже никто не ходил. От истощения, от бессилия люди уже не реагировали на снаряды.
И не только поэтому мама не разрешила им ходить в бомбоубежище.
В начале октября на улице Жуковского разбомбили дом, в котором жила девочка Таня, с которой Нинель Викторовна училась в одной школе. Об этом маленькая Нинель узнала в очереди.
Она пошла к этому дому в надежде найти знакомую девочку.
В развалинах копался какой-то мужчина.
-Дяденька, куда переселили жильцов? Таня? Вы такую не знаете?
Оказалось, когда дом бомбили, все жильцы были в подвале.
И мужчина рассказал, что бомба попала и в канализационные трубы. Всех жильцов сверху придавило обломками, а подвал залило содержимым канализационных труб. Никто не спасся. Все утонули.
С этого момента уже мама не разрешала спускаться в бомбоубежища.
Бабушка на саночках
7 января 1942 года умер дедушка. В феврале умерли обе бабушки. Папина мама умерла раньше.
Нинель Викторовна до последнего дня спала с бабушкой со стороны мамы, той, которая не пустила ее в эвакуацию.
Она умерла прижимая внучку к себе. Бабушка до последних секунд своей жизни хотела дать свое тепло внучке.
Нинель Викторовна очень хорошо помнит этот день, 28 февраля. Она проснулась, мама лежала на соседней кровати. Была больна. Девочка сказала:
-Мама, так холодно. Бабушка тоже замерзла.
Мама с трудом раздвинула окоченевшие бабушкины руки и высвободила дочку.
Тогда умерших просто заворачивали в простыни и отвозили к моргу. Где и оставляли. Никто ничего не регистрировал.
Когда они привезли вторую бабушку на саночках, развязать, снять бабушку и увезти санки обратно, сил не было.
Бабушку так и оставили, вместе с санками.
В апреле, когда уже потеплело, мама узнала где их похоронили. На Пискаревском кладбище.
Только в феврале начали собирать с улиц и дворов трупы и увозить на кладбище.
Нинель Викторовна, да и все уже перестали обращать на них внимание. В их парадной всю зиму пролежал мужчина. На улицах мимо трупов проходили равнодушно. Никому до них не было дела. Лежат и лежат.
В апреле Нинель Викторовна и мама пошли на Пискаревское кладбище, посмотреть где похоронены их старики. Там никого не было, только один мужчина, скорей всего охранник, копошился в земле. Он и показал, где похоронены трупы за январь и февраль. Мама наивно спросила:
-Может Вы знаете? Мою маму на саночках привезли. Мы ее так и оставили, вместе с санками.
-Да Вы что? Какие санки? Сюда грузовиками привозили.
Вот и весь сказ. Они заплакали и ушли домой.
Мама
В феврале 1944 года умерла мама. Как и бабушка, мамина мама, она тоже умерла 28 февраля. От туберкулеза.
Все время, пока могла ходить, она работала в швейной мастерской по пошиву белья для военных.
От матери туберкулезом лимфоузлов заразился и брат, но его спасли. Нинель Викторовна не заразилась. Как ей впоследствии объяснили, она была нашпигована палочками Коха, что организм сам выработал противоядие.
Туберкулезом в городе болело очень много людей. Как могли, их контролировали, боясь вспышки эпидемии.
Хлеб под матрасом
От отца известий не было. В то время его назначили начальником госбезопасности. Ему, как работнику органов, запрещалось сообщать свое местонахождение. Но его известили, что дети остались одни и их собираются отправить в детский дом. Он подал рапорт.
В первых числах марта приехал отец. Мама была еще в морге. Впоследствии дети могли ходить на могилу своей мамы только потому, что папа приехал вовремя. Папа похоронил маму на Волковском кладбище.
Детей он забрал с собой. Туда, где служил. Как вспоминает Нинель Викторовна, увез он двух скелетов.
-Мы с братом были такие легкие, что под нашими ногами даже трава не подминалась.
Служащие, солдаты глядя на них, плакали. И постоянно подкармливали. То сахарок, то сухарик. Больше радовались конечно сахару.
Когда кто-нибудь давал им гостинец, и маленький братишка, и она кланялись им в пояс, благодарили, принимали еду и прятали под матрас. В конце концов в тепле этот хлеб под матрасом забродил.
Когда отец это увидел, он запретил давать детям хлеб. Они были уже сытые, но привычка приберегать еду про запас никуда не делась.
Это была психологическая травма детей. А вдруг опять нечего будет есть.
Воспоминания. Воспоминания
Еще в Ленинграде на почве голода у Нинель Викторовны развилась куриная слепота. Днем она видела, а как только световой день заканчивался, уже ничего не видела. Даже свет от лампочки.
Было одно яркое воспоминание после прорыва блокады.
Она получила по карточкам яичный порошок. Радости не было конца. Это была помощь из Америки. Кто-то получил сухое молоко.
Даже День победы в 1945 они восприняли не так радостно как день прорыва блокады.
Для них прорыв блокады был настоящей победой.
Символом жизни до нынешних дней для Нинель Викторовны остался хлеб. И вода.
Вода в чайнике всегда должна быть. Течет из крана вода или нет, не важно. Пусть будет и в чайнике. Хлеб в запасе всегда должен быть. И это не только у нее, а у всех ее близких, кто пережил страшную блокаду.
Больше всего она боится голода и холода. Даже летом, даже когда было тепло они продолжали мерзнуть и кутаться в шали.
Не только тело, но и душа были насквозь промерзшие и оголодавшие.
Осенью 1944 года папу перевели работать в Ленинград. Они вернулись в город. Втроем зашли в дом.
Первым ощущением, когда они переступили порог было то, что там больше нет мамы.