Из воспоминаний Сергея Маковского:
«Известно, что мы плохо ценим и бережем наших «больших людей», — как часто уходят они почти незаметно, и только позже, когда их нет уже, спохватившись, мы сплетаем венки на траурных годовщинах…

Одним из таких неузнанных при жизни был Иннокентий Федорович Анненский. В области литературной он работал, можно сказать, в безвестности и лишь перед самой смертью обратил на себя внимание, примкнув к кружку молодых поэтов, зачинателей журнала, обязанного главным образом ему, Анненскому, первыми своими удачами…

Зато и не пощадила его литературная чернь… Не одна чернь! Перед кем-кем, а перед Анненским повинно все русское общество: ведь современники, за исключением немногих друзей, мало что не оценили его, не увлеклись им в эти дни его позднего, так много сулившего творческого подъема, но, обидев грубым непониманием, подтолкнули в могилу.1

Когда появилась в «Аполлоне» статья Анненского о нескольких избранных им русских поэтах под заглавием «Они», 2 не только набросились на него газетные борзописцы, упрекая меня как редактора за то, что я дал место в журнале «жалким упражнениям гимназиста старшего возраста» (это он-то, пятидесятитрехлетний маститый учёный, переводчик Еврипида и автор лирических трагедий, мудрец «Книг отражений"3 и «Тихих песен»!4), — забрюзжал кое-кто и из разобранных им поэтов, обидясь на парадоксальный блеск его характеристик. Пришлось даже напечатать его «Письмо в редакцию» в свое оправдание. Анненский ошеломил, испугал, раздражил и «толпу непосвященную», и балованных писателей, ждавших на страницах «Аполлона» одного фимиама. Метафорическая изысканность Анненского была принята за вызов и аффектацию, смелость оборотов речи — за легкомысленное щегольство…»

«Литературная чернь» — а по-нашему, тусовка.
А зачем ей мыслитель и ювелир слова? Даешь аляповатую хрень после ста грамм коньяка! Желательно с эротическим подтекстом и горестной нотой про неудавшуюся жизнь.