Василисе дали оленье сердце, чтобы город ей оказался тесен. Нипочем ей было не отвертеться от звериной сути, свободных песен. Не тропинка — шумная автострада. Не трава — икеевский плед из флиса. Василиса думала: надо-надо, я сумею, думала Василиса. Ей бы жить получше, дремать послаще. Только каждый чертов осенний вечер выходили звери из темной чащи. Говорили звери по-человечьи про оленей, сбитых вчера на трассе, про ружье водителя снегохода.
Собралась нечаянно замуж Вася, овдовела Вася спустя три года. И когда осталась людьми забыта, и когда зима намела сугробы, серебрили ветры рога, копыта, показали двери оленьи тропы.

Матоаки дали крыло орлёнка, чтобы племя знало — девчонка птица. Одевалась ярко, смеялась звонко. Не любила мучиться и учиться. От учёбы ей никакого прока. Птице — ей летать. Матоаки — тоже. Колесила в трейлере по дорогам, каждый день — приветлив, закат — восторжен. Матоаки думала: нужно-нужно, я сумею, думала Матоаки. Как-то ночью в штате ковбойском, южном, где на звёздном небе читала знаки, где царит июнь, а зимы ни грамма — воскресенье, пятница ли, среда ли, подарил ей бубен шаман со шрамом, чтобы духи предков не покидали. Уверял: индейцам на небе льготы. Хохотала глупая: вот же лажа.
Приходили буйволы и койоты, тосковали сильно, смотрели влажно.
А когда шериф, хамоват и строен, застрелил шамана как нелегала, отрастила птица крыло второе, потому что первое помогало. Отрастила клюв, изменилась внешне. Духи все добры, и всегда на стиле. Поискали копы ее, конечно, подустали, поиски прекратили.

Нет прекрасней вести из Вифлеема. Бог живёт внутри. Бог живёт снаружи. У Рахили, правда, ещё проблема — прижимать покрепче кошачьи уши. На такую жертву была готова. Просыпался город весенним утром. Возвышался Храм Рождества Христова, покрывалось дерево перламутром. Покрывались лица людей загаром. Под окном — акации, кедры, сливы. Приходили вечные ягуары, приходили львы, золотые гривы. Наливалась соком луна в зените. Ночь рядилась в странное, не такое. Умоляла кошек Рахиль: валите, подарите милости и покоя, заплачу с лихвой — назовите цену. Заболела чем-то. Пластом лежала.
В недешевой клинике Авиценна прописал Рахили стальное жало. Впрочем, нет, Рахиль, вознеси молитву. Ты, Рахиль, послушай: играют трубы. Заострила коготь опасной бритвой, показала глупой болезни зубы. Грациозно выгнула позвоночник. Замяукав, в облако ткнулась мордой.

У Великой Матери много дочек. Ни одна пока не вернулась мертвой.