В индиго окрашены лёд и снега,
Клок неба застыл алебастром,
В оставленной клетке кричит попугай:
«Пиастры, пиастры, пиастры!»
Кинза и тимьян на щербатом столе,
Февральские звёзды белеют,
Орёт попугай в сгустившейся мгле:
«На реи, на реи, на реи!»
Владелец его, опустившийся грек,
Давно видит в птице Иуду,
Пищит попугай на бордовой заре:
«Бермуды, Бермуды, Бермуды!»
И Никас, цедя через зубы вино,
Жалеет, что бедный и старый,
Ревёт попугай, наблюдая в окно:
«Корсары, корсары, корсары!»
А мартовским утром проснулся квартал,
Капель застучала по крыше,
Шепнул попугай: «Прости, капитан…»,
И трупиком замер остывшим.
Звенит первый гром на вечерней поре,
Ключами от птичьего рая,
Пьёт розовый вермут седеющий грек,
В душе тишину проклиная.