Человек сидел на остановке, уткнувшись в свою собаку.

Отчётливо был виден её узкий хребет, длинная морда трогательной полукровки и переполненные болью умные глаза, транслировавшие тот великий градус сострадания, в котором собаки навсегда опередили людей.

Лица мужчины было не видно, но напряжение его тела и плеч выдавали невесёлую правду человеческого отчаяния.

Наверное, что-то случилось. Что-то, чему не отыскать было мгновенного решения, хотя мгновенное утешение в виде готового на всё верного мокрого носа уже подоспело.

Чуть позже на ту же лавку тяжело опустилась женщина, семь с лишних десятилетий которой уже позволяли ей ничему не удивляться.
Седой ёжик её маленькой головы смешно подыгрывал холодному ветру, окопавшемуся в непривычном для себя мае.

Она тихо погладила собаку, а потом тихим, очень домашним жестом прикоснулась к рукаву серой куртки мужчины.

— Скоро должно развиднеться, — буднично сказала она.

Человек медленно поднял голову и повернул её в сторону простого, чуть севшего женского голоса.

Невозможно было понять, получает ли он сейчас обыкновенный прогноз погоды или прогноз чужого опыта, который много раз входил в самое безысходное отчаяние, а потом выходил из него.

— Развиднеется, говорю, — спокойно повторила женщина, — так, бывает, заволочёт, что и не надеешься уж ни на какое послабление и солнце, а потом, глядь, и вот оно — непонятно откуда.

Он улыбнулся.

И это была хорошая улыбка.

Очень человечная.

Собака отошла на шаг, мирно присела и с надеждой посмотрела в небо, где, кажется, что-то яркое всё-таки пробивалось сквозь низкие глубокие облака.

Люди умеют причинить друг другу много боли. Это правда.

Но есть и ещё одна — исцелить её могут тоже они.

— Развиднеется, — неожиданно произнёс человек.

— Скоро, — подтвердил другой.

Они никем друг другу не приходились, но разве это было так уж важно?