КАК МЫ С ФЕДЕЙ СВАРОВСКИМ ПИСАЛИ НОВОГОДЮЮ СКАЗКУ
Совершенно правдивая новогодняя история

Лететь из города К. нам с Федей предстояло один час и пятьдесят пять минут. Самолет садился в два часа ночи по местному времени.

— Федя, — сказала я, — до утра надо сдать сказку для новогоднего представления. Причем на представлении могут быть очень разные дети. Например, тяжелобольные. Или дети-сироты. Так что сказку надо очень позитивную. У нас есть час и пятьдесят четыре минуты. Мы же сочиним позитивную новогоднюю сказку?
Федя задумчиво пошевелился.
— Что бывает в новогодних сказках? — сказала я. — Дед Мороз, елочка, подарки, ночь, чудеса, всякое такое. Дети всякие.
— Тяжелобольные дети-сироты, — сказал Федя.
— Позитивную сказку, — сказала я. — Полностью позитивную сказку, от начала до конца.
— Пожалуйста, — сказал Федя. — Буквально за две минуты. Один мальчик (Федя немедленно взял такой прекрасный сказочный тон, как если бы он под елочкой сидел), да, один мальчик был из бедной-бедной семьи. И он знал, что на Новый год у него не будет никакого подарка. И вот поздно-поздно Новогодней ночью он шел домой…
— Откуда это маленький мальчик пёрся поздно-поздно в новогоднюю ночь? — поинтересовалась я.
— А с завода, — сказал Федя. — Со страшного завода, где эксплуатировали детский труд. Он шел очень-очень долго по холодной улице, а во всех окнах зажигались елки, и другие дети ожидали подарков. И только этот маленький мальчик знал, что для него эта ночь не припасла ничего хорошего. Ничего-ничего. И он был очень-очень несчастен. И вот он дошел до своего обшарпанного дома, где не горело ни одно окно, вошел в темный, вонючий, грязный подъезд, вызвал лифт, лифт приехал, двери раскрылись, а таааам, — сказал Федя светлым новогодним голосом, — а таааам… В ярко освещенном лифте… Стоит его учительница. Голая. И в жопе у нее, — нежно сказал Федя, — Торчит прекрасный. Пушистый. Вееееееник.

Некоторое время мы с Федей смотрели друг на друга.

— Вы не мальчик, — сухо сказал Федя. — Вы не понимаете.
— Федя, — сказала я, — Тяжелобольные дети-сироты ждут от нас сказку. У нас есть час и сорок шесть минут. Пожалуйста, давайте думать позитивно. Например: дети проснулись утром, а елочки-то и нет. Была — и нет.
— Позитивно, — сказал Федя.
— Нет, ну почему, это только завязка, а кончится все хорошо, — сказала я. — Выскочили они наружу — а там следы от веток. Елочка ушаркала в лес, чтобы отметить Новый год со своей семьей.
— У нас дети-сироты, — сказал Федя.
— Хорошо, — сказала я. — давайте отставим. Давайте иначе. Елочка никуда не ушла. Просто это были бедные-бедные дети…
— Потому что сироты и тяжелобольные, — уточнил Федя.
— Именно, — сказала я. — И они очень огорчились, что елочка у них мало того, что краденная, так еще и не украшена ничем. И пошли спать грустные-грустные. Но их разговор слышали мышки, тараканчики, там, ежики, которые живут под их избушкой. Кошечка и собачка тоже слышали. И решили сделать им хорошее. И когда дети утром проснулись, елочка была очень красивая, потому что мышки, тараканчики, ежики, собачка с кошечкой, — все на ней повесились.

Мы с Федей посмотрели друг на друга.

— Позитивно надо думать, — сказал Федя. — Никто не повесился. Мальчик шел по темной-темной улице и не ждал никакого подарка. И тут подошел дядька и дал ему в руку что-то круглое и шипучее. А потом подбежал милиционер, выхватил это круглое и шипучее, выкинул за забор и спас мальчику жизнь.
— Что — круглое и шипучее? — спросила я.
— Подарок, — уверенно сказал Федя.
— Где Новый год? — спросила я.
— Ладно, — сказал Федя, — не надо дядьку. Мальчик не ждал подарка. Он приходит домой — а подарок лежит на кровати. Огроооомный… В красной с золотом бумаге! И повязан золотой лентой. Бантом! Мальчик дернул за бант — и подарок кааак жахнет! Все родители погибли, и мальчик стал свободен — сказал Федя новогодним голосом.
— У нас дети-сироты, — сказала я. — Тяжелобольные. И час сорок одна минута.
— Ну хорошо, — сказал Федя. — Не взорвался. Открылся — а там кролик!
— Это не позитивно, — сказала я, — кролик может сдохнуть в любой момент. Прямо завтра.
— Как — сдохнуть завтра? — изумленно сказал Федя. — Они его еще сегодня съели. Это же праздник, Новый год!
— Час сорок минут, — сказала я.
— Хорошо, — сказал Федя. — Кролика не съели. Отличный живой кролик, говорящий, и он и есть Дед Мороз. В костюме прямо Дедмороза.
— Не кролик, — сказала я, — заяц. Такой новогодний зайчик.
— Зайчик, — сказал Федя. — И у него подарки в мешке. Где он их взял… О! — сказал Федя. — Он ограбил овощебазу. И стал обходить всех детей и дарить им морковку. Одну съест, одну подарит. Но ему везде, конечно, подносили по рюмочке. И когда он добрался до бедного-бедного мальчик, он уже был весь бухооооой-бухой. Он ввалился такой, наблевал на ковер и издох. Лежит, весь заблеванный морковкой.
— Слушайте, Федя, — сказала я, — это отличное начало детектива. Утро нового года. Дети просыпаются, выходят в гостиную, а под елкой лежит заяц в костюме Деда Мороза. Весь заблеванный морковкой и мертвый. А? А?
— Час тридцать восемь минут. — сказал Федя. — Тяжелобольные дети, сиротинушки.
— Но заяц в костюме Деда Мороза — это же хорошо? — сказала я. — Давайте так: был просто заяц. Новогодняя ночь. А он тяжелобольной сирота. И он от горя нажрался в придорожном кабаке. В лесу придорожный кабак. Вышел зайчик, весь шатается, — а тут по дороге тройка летит. Увидела зайца, как свернет в сторону, как перевернется! А это был Дед Мороз, и он сломал себе шею насмерть. И заяц от угрызений совести сразу протрезвел, переоделся в Деда Мороза и стал разносить подарки. И детям стало хорошо, и зайцу, в общем-то, полегчало. Позитивная сказка.

Мы помолчали.

— Так, — сказал Федя, — Наша проблема в том, что мы скованы рамками стереотипа. Надо новогоднюю сказку в совершенно другом антураже, и у нас все получится. Например, перенесем ее в будущее. Вот будущее. Дети-мутанты.
— Федя, — сказала я. — Ну у нас же тяжелобольные дети, куда.
— Так именно же! — сказал Федя новогодним голосом. — Девочка Лена, вся зеленая. И у нее восемь ручек. И поэтому каждый Новый год дети ставят ее на табуреточку, украшают, и она изображает елочку, пока другие дети жрут водку и веселятся. И Лене каждый год делается очень грустно.
— Час тридцать одна минута, — сказала я.
— Я уже иду к финалу, — сказал Федя. — К позитивному финалу. Дело в том, что девочку Лену любил мальчик Сережа. И вот наступил Новый год. И Сережа вымазался зеленкой и встал на табуреточку, и хотя у него было всего четыре ручки, дети его поняли, украсили, зажгли на нем свечки, и Сережа всю ночь стоял на табуреточке и сиял, а Лена жрала водку в две пасти и веселилась.
— Федя, — сказала я, — ради Бога Всевышнего.
— Ну ладно, ладно, — сказал Федя, — но про другое пространство — это же хорошо?
— А пусть все происходит внутри елки, — предложила я.
— О! — сказал Федя, — Нормально. Они стали маленькие-маленькие, и оказались внутри елки, как в лесу. И все игрушки в нем — это настоящее что-то, ну, человечки, домики. О! — сказал Федя новогодним голосом, — Но лес был какой-то мрачный-мрачный. И они чувствовали, что над всем Новым годом…
— Над всей страной, — вставила я.
— …над всей страной нависла ужасная опасность. Что-то в лесу не так. Но игрушки мямлили и не хотели говорить, что. Но один старый гномик, которому уже нечего было терять, рассказал детям страшную тайну. А все дело было в том, что на елке была неправильная звезда.
— Шестиконечная. — сказала я.
— Пятиконечная. — сказал Федя.
Мы с Федей посмотрели друг на друга.
— Можно два варианта. На две целевых аудитории. — сказала я. — Но они эту звезду разъебали, и все стало хорошо.
— Деточки, — напомнил Федя. — Тяжелоосиротевшие и больные-больные.
Мы помолчали.
— Так, — сказал Федя. — Пусть у нас будет мальчик, который хочет в подарок что-нибудь невозможное, но все-таки это получает.
— Железную дорогу, — предложила я.
— Да. — сказал Федя. — Но папа у мальчика очень бедный. И не может подарить ему железную дорогу.
— Но в новогоднюю ночь папин партнер по бизнесу вдруг умирает. — сказала я. — И контрольный пакет железной дороги переходит к папе нашего мальчика. И всю новогоднюю ночь наш мальчик хуярит на поезде по своей новой железной дороге прям как хочет.
— Отлично, — сказал Федя. — Но нельзя про умирающего партнера. У нас дети-сироты.

Мысль о том, что такую отличную новогоднюю сказку придется завернуть по такой глупой причине, ужасно нас огорчила.

Пришлось начинать все заново.
— Так, — сказала я. — Пусть у нас будет мальчик, который не верит в ДедМороза.
— К таким детям приходит наркодилер! — оживился Федя.
— Чтобы у них тоже был праздник! — оживилась я.
Мы помолчали.
— Надо взять реальный случай за основу. — сказал Федя. — Это легче всего. Один мальчик не верил в Деда-Мороза. И вот в новогоднюю ночь звонят в дверь. Дверь открывается, а там чувак, борода, красная шуба, за плечами мешок. И тогда мальчик! Бросается вперед! Проезжает на животе по паркету! Обеими руками вцепляется Деду Морозу в штанину! И задираааает ее! А там! Папина полосатая пижама.
— Это трагическая история, — сказала я.
— Еще бы, — скал Федя. — Я был этим мальчиком.
Мы помолчали.
— Ну хорошо, — сказал Федя. — Пускай тут Дед Мороз задирает пижамную штанину — а там опять красные штаны! Потому что это настоящий Дед Мороз.
— И зачем он это устроил? — спросила я.
— Он испытывал мальчика в вере, — сказал Федя кротко.
— А если он задирает пижамную штанину, а там шерсть и копыто? — предложила я. — И мальчик поднимает голову — а это Гарри Каспаров!
— Непозитивно, — сказал Федя. — Он должен сорвать с себя маску Каспарова, и окажется, что это Путин. О! — сказал Федя новогодним голосом, — это Путин, и он говорит: «Мальчик! Еще и месяца не прошло, как я развел Каспарова на шестьдесят миллионов рублей. И я решил на эти деньги купить новогодние подарки и лично раздать их всем детям страны!»
— Час двенадцать, — сказала я.
— Что, не пойдет? — удивился Федя.
— Заяц, — сказала я. — Возвращаемся к зайцу.
— Мальчик бросается вперед, — сказал Федя, — проезжает на животе по паркету, обеими руками вцепляется Деду Морозу в штанину, задирает ее — а там заячья лапа. Не отец это родной это, а заяц.
— Да, — подхватила я, — и он говорит: «Дружок, может, это не лучший момент, но мне кажется, что пора сказать тебе правду. Мы с твоей мамой давно любим друг друга. Но ты не бойся, твой папа в курсе и очень даже это одобряет. И теперь у тебя будет не один папа, а целых два!» И тут приходит второй папа, и он тоже Дед Мороз, и тоже с подарками.
— Отлично, — сказала я, — Но у нас дети-сироты. Мне кажется, это бестактно.
Мы с Федей посмотрели друг на друга.
— Так, — сказал Федя, — сорок пять минут. Перестаем извращать Деда Мороза, это явно не работает. Сосредотачиваемся. Мальчик. Вечер. Новый Год. Приходит нормальный Дед-Мороз. А интрига в том, что он приносит что-нибудь несусветное.
— Шипучее? — спросила я осторожно.
— Нет, — раздраженно сказал Федя, — я же говорю — несусветное. Свинину.
— Это что, еврейский мальчик? — спросила я.
Тут Федя уставился на меня изумленно.
— А какой?.. — спросил он тихо.

Мы помолчали.

— Свинину, — сказала я. — Хорошо. Дальше.
— Свинину, — сказал Федя новогодним голосом. — Свинииину. И говорит: «Мальчик! Сегодня особенный день! Сегодня день, когда тебе можно — и даже нужно! — есть свинину».
— Но это была волшебная свинина? — спросила я.
— Ужааасная, волшееебная свинина! — сказал Федя. — Какой еврейский мальчик ее поел, тот становился свиньей. И Дед Мороз в своих санках увозил ее далекооо-далекоо, на свою волшебную свиноферму. И там весь год таких детей откармливал. А когда приходило время готовить новогодние подарки, он делал из этих свиней свинину. И снова разносил детям.
— И так всем хорошим православным детям всегда хватало подарков, — сказала я.
— Двадцать восемь минут, — сказал Федя.
— Наш самолет снижается, — сказал пилот.
И мы немножко занервничали.
— Немедленно придумать, что Дед Мороз может принести несусветного, но позитивного, — сказала я.
— Циклодол, — сказал Федя.
— Вариант, — сказала я. — Еще?
— Циклодол, — сказал Федя.
Мы с Федей посмотрели друг на друга.
— Четырнадцать минут, — сказала я.
— Так, — сказал Федя, — Немедленно возвращаемся к классике. Позитивно возвращаемся. Все хорошо. Мальчик хороший. Новый Год хороший. Елка хорошая. Фонарики горят. Мальчик любуется елкой.
— Всю ночь, — подхватила я.
— А утром мама выходит в гостиную, а мальчик сидит на полу, вся пасть в кровище, и все фонарики понадкусаны, — сказал Федя новогодним голосом.
Мы посмотрели друг на друга.
— Дети-сироты, — выпалила я панической скороговоркой. — Шестьминутдвачасаночинадонемедленнонунунунуну!
— МальчикхорошийНовыйГодхорошийЕлка хорошаяФонарики горятМальчик любуется елкойДедМорозхорошийнунунунуну! — выпалил Федя панической скороговоркой.
— Две минуты! — выпалила я.
— И тут звонок в дверь! — выпалил Федя.
— И мальчик несется к двери! — выпалила я.
— И открывает! — выпалил Федя.
— И там роскошный Дед Мороз! — выпалила я.
— И у него мешок подарков! — выпалил Федя.
— И тогда Дед Мороз сказал мальчику чтоооо?.. — выдохнула я.

Медленно-медленно Федя наклонился ко мне, округлил глаза, сжал руки на груди и прошептал:

— …И тогда Дед Мороз сказал мальчику: БЕГИ, ВОЛОДЯ.