… «до самого недавнего времени многие биологи были убеждены в том, что чрезмерное размножение популяции того или иного вида сдерживается исключительно внешними причинами — воздействием голода, хищников и инфекционных болезней. Между тем предельно простые опыты показывают, что эти причины — далеко не единственные. Попробуем содержать группу размножающихся мышей или полевок в наилучших условиях. Поселим их в большую вольеру, абсолютно защищенную от хищных животных и птиц и от проникновения каких бы то ни было болезнетворных микроорганизмов. Будем снабжать эту популяцию неограниченным количеством самого излюбленного корма. И что же? Сначала наши зверьки будут быстро и успешно размножаться, но однажды наступит момент, когда рост их численности не только резко и неожиданно прекратится, но и пойдет на убыль. (256) Заметим любопытную вещь: чтобы поставить «предельно простые опыты», которыми ничего не стоит раз и навсегда проверить фундаментальную предпосылку дарвинизма, понадобилось более ста лет! Это подтверждает высказанное нами выше убеждение, что дарвинизм, как и всякое псевдонаучное построение с сильным идеологическим звучанием, не нуждается в подтверждении фактами. Разумеется, селекционистская догма устояла и на этот раз. Но изобрести какие-то формальные объяснения неожиданному явлению все-таки было необходимо. «Предельно простой» опыт стали воспроизводить в различных местах, обращая теперь повышенное внимание на детали.
Американец С. Весон зафиксировал следующее: со временем в размножающейся популяции начинает резко возрастать агрессивность животных — они все чаще вступают между собой в конфликты. Почему это происходит? Пищи у них вдоволь, жизненного пространства — тоже. Значит, что-то меняется «внутри» в психике. Но к уменьшению популяции ведет, однако, не это — столкновения между животными не приводят к смертельным исходам, ко взаимному истреблению. Популяция прекращает рост численности, а затем деградирует по другой причине: с определенного момента заметно увеличивается процент животных, гибнущий вскоре после рождения. Опять-таки нужно подчеркнуть, что детская смертность не является непосредственным следствием вспыхнувшей агрессивности взрослых особей — последние не нападает на детенышей, не калечат их. Как пишет Е.Н. Панов, «существуют какие-то иные, психофизиологические механизмы, действующие опосредовано, через гормональную и нервную системы».
Эти общие слова являются, конечно, чем-то вроде ладана, который должен отогнать призрак реальности, выходящей за рамки наблюдаемых процессов. Для современного биолога, не поднявшегося еще по широте взгляда на реальность и по своей привычности к «сумасшедшим» идем до уровня физика, этот призрак кажется чертовщиной. Но элементарное сопоставление ряда непреложно установленных фактов и обобщение теоретических результатов, полученных в разных отраслях знания, приводит к выводу, что допущение какого-то вида ненаблюдаемой реальности, связанной с популяцией и управляющей поведением последней, является куда более естественным и правдоподобным, чем темная ссылка на гипотетические «психофизиологические механизмы», не говоря уж о том, что оно обладает неизмеримо большей «объяснительной силой». Предположение о том, что популяция обладает некоей онтологической «функцией состояния», полностью ложится в русло современных научных воззрений на материю, выработанных физикой. Эта «волновая функция популяции» как подсказывает нам квантовая физика, может оказаться подчиненной некоторому закону эволюции; ее развитие, вероятно, определяется каким-то аналогом уравнения Шредингера, в правой части которого зашифрованы начальные и грачиные условия. Можно думать, что связь меду онтологическим состоянием всей группы и отдельным животным, составляющими группу, имеет нежесткий, статистический характер. Если перейти на язык, аналогичный употребляемому в теоретической физике, то результат только что описанного эксперимента можно сформулировать так: «Решение уравнения шредингеровского типа для изолированной популяции представляет собой угасающую функцию состояния». Это угасание волновой функции популяции будет сказывать на на самочувствии каждого животного, а на усредненных характеристиках (258) скажем, увеличится процент нервных особей, хотя не обязательно все особи станут нервными. Насколько можно судить по публикациям, это и происходит в действительности. В случае же, когда популяция находится в соприкосновении с другими животными, «уравнение Шредингера» будет иметь другую правую часть, и его решение может представлять собой стабильную или прогрессирующую функцию. Не зная прока конкретной формы этого уравнения, которое, вероятно, станет когда-нибудь известным биологам, можно высказать предположение, почему оно замыслено таким образом: все виды и группы, видимо, должны работать в биогенезе, вносить свой вклад в общую деятельность живого мира, а если они не делают этого, то биологический закон обрекает их на вымирание. Этот закон может быть зафиксирован только в онтологическом слое, и ученых который стремится найти объяснение вымиранию, не выходя из сферы явлений, обречен на неуспех. В онтологическом же слое записаны и законы, приводящие к «старению» и спонтанному вымиранию видов, которое, несмотря на то, что дарвиновская догма не предусматривает его, признается уже вполне открыто. В последнее время много пишут о том, что экологические связи в живой природе обладают исключительной тонкостью, но трактуют этот факт в том смысле, что природа представляет собой сложный и поэтому чувствительный к помехам автомат. Однако истинно тонкая организация, признаки которой сейчас очевидны, может возникнуть лишь в том случае, когда законы определяющие развитие явлений, относятся не к самим этим явления, а к слою не наблюдаемой цельной сущности. При этом связи между явления ми получаются в высшей степени нетривиальными, какими они и предстают перед нами в живой природе, ибо такие законы (259) относятся к целостным характеристикам. Здесь уместно еще раз вспомнить, что до появления квантовой механики с ее ненаблюдаемой волновой функцией невозможно было объяснить тонкую зависимость между параметрами различных электронов в атоме.
На предположение о существовании «функции состояния группы» наталкивает не только описанный сейчас специальный эксперимент, но и наблюдение за животными, находящимися в естественных условиях. В последние десятилетия большое развитие получила наука о поведении животных — этология. Специалистами в этой области было осознано, что факты, относящиеся к развитию и функционированию популяции, получают прекрасное объяснение, если допустить, что популяция представят собой как бы единых «сверхорганизм», что у нее есть как бы персональный «гений», управляющий отдельными животными именно таким образом, чтобы популяция в целом добилась таких-то результатов. Те исследователи, которые занимались пчелами, муравьями или термитами, никогда не могли обходиться без представления о таком сверхорганизме. Но открытое признание этого феномена как свойственно всему животному царству впервые прозвучало в работах К. Лоренца и с тех пор сделалось совершенно необходимым условием успешных исследований в сфере этологии. Интересно, что сам Лоренц как человек «старого закала» впитавший селекционистскую «парадигму» с молоком матери, полагает, будто у «"популяционного гения» одна забота — процветание группы. Но описанные нами исследования размножения мышей, помещенных в оптимальные условия, показывают, что дело обстоит гораздо сложнее: на онтологическом (ненаблюдаемом) уровне учитываются факторы, относящиеся не только к данной группе животных, но и к гораздо более широким биологическим сообществам.
Имеется еще один аргумент в пользу существования «популяционного гения», действующего в соответствии с какими-то законами, относящимися не к видимым явлениям, а к незримой онтологии. Он приходит на ум, когда мы размышляем о судьбе человеческих сообществ — наций и народов. Понятие «национального духа» может оказаться не таким уж метафорическим. Историки знают, что многие великие когда-то народы внезапно начинали без видимых причин деградировать и в конце концов исчезали с лица земли. Известны и совсем недавние случаи вымирания «диких» племен, пришедших в соприкосновение с европейцами. Заметим, то здесь речь идет не об истреблении местных жителей колонизаторами, которое тоже имело место, а о спонтанном угасании племени, причины которого остались неясными. Таким путем угасли, например, тасманийцы, которых в последний период их существования не только не преследовали, но, напротив, тщательно оберегали.
В повседневной речи мы постоянно употребляем такие обороты, как «дух этого народа непоколебим» или «эта нация утратила свою духовную мощь», но когда мы излагаем свое теоретическое кредо, то вспоминаем, что такого рода выражения неуместны в науке, что они сохранились в языке с тех времен, когда процветали всяческие суеверия и фантастические представления о действительности. И, вспомнив об этом, мы отбрасываем языковые жемчужины, запечатлевшие в себе известную нашим мудрым предкам истину, и переходим на немощный научных жаргон, все понятия которого ограничиваются поверхностным слоем наблюдаемых явлений. Но, считая себя при этом «современно мыслящими», мы поступаем до удивления наивно: мы не отвергаем ненаблюдаемые факторы как таковые, что говорило бы, по крайней мере, о нашей принципиальности, а просто отводим им тем меньшую роль, чем сложнее и непонятнее рассматриваемое явление.
В самом деле, в физике — науке, рассматривающей наиболее примитивную и наиболее изученную форму материи, — мы безоговорочно допускаем существование ненаблюдаемой онтологии. В исследованиях простых структур живого вещества и в эмбриологии мы раскалываемся на два враждующих лагеря и никак не можем придти к единому мнению по поводу того, существует энтилехия или нет. Поднявшись еще на одну ступень к возрастанию сложности — изучая сообщества животных — мы не считаем уже нужным вводить гипотетическую ненаблюдаемую данность, но все же иногда признаем наличие таинственных «психофизиологических механизмов, действующих опосредованно». Но когда речь заходит о людском сообществе, то здесь мы без колебаний отметаем все, во что нельзя ткнуть пальцем и с энтузиазмом присоединяемся к утверждению Энгельса, что история человечества полностью определяется равнодействующей сил, главными из которых являются голод, жажда, стремление укрыться от холода, а на более высокой ступени развития — еще и стремление накопить побольше денег.
Этот парадокс, которого мы упорно не хотим замечать, должен заставить нас прервать свои стереотипные сентенции и серьезно поразмыслить. И если мы будем размышлять честно, уважая факты и логику, мы поймем, что отвергая ненаблюдаемое не там, где его присутствие более всего вероятно, а там, где расплывчатость и неполнота наших знаний позволяет безнаказанно строить неверифицируемые теории, основанные на догме автоматизма. И тогда для нас станет неизбежным вывод, что такая тактика похожа на поведение страуса, при появлении чего-то страшного прячущего голову в песок, и что если не делать этого, то мы увидим: над тем слоем ненаблюдаемой онтологии, который управляет живым веществом и называется энтелехией, располагается и другой ненаблюдаемый слой, управляющий коллективной жизнью не только пчел и муравьев, но и всех живых существ, а может быть, и жизнью всего живого мира Земли. "

7532 лето от СМЗХ.