Старый конь по имени Акбар был отдан на заставу колхозом в виде шефской помощи. Колхоз с радостью избавился от него, когда администрация района попросила помочь пограничникам. Конь был кусачий, обидчивый и мерзкого характера. А стал таким Акбар потому, что местный ветеринар отстриг его гордые причинные признаки, отчего озлился он на все человечество за такое к нему отношение. Ведь родился он, чтобы носится по лугам за стройной длинноногой лошадкой и чтобы ветер гулял в гривах. Чтобы наблюдать как, становятся на неокрепшие нежные ножки шоколадные жеребятки, его дети. Но пришел примат, глупый, бесчувственный, в грязном халате, и искалечил жизнь, зачеркнул мечту, уничтожил будущее.
Его жизнь в колхозе прошла в тяжких трудах и затяжной войне с полупьяным ездовым Мишей. Акбар воровал Мишины замасленные кепки, шляпы и шапки и старательно сжевывал их до неузнаваемости, не давал расслабиться ни на минуту, норовя лягнуть побольнее, когда, зазевавшись, Миша подходил к нему слишком близко. Мог уйти, запряженный в телегу, если Миша забыл повесить ему мешок с овсом. А однажды Акбар прокрался к распахнутому окну правления колхоза и сжевал весело бьющуюся на ветру линялую занавеску. Прямо во время совещания у председателя колхоза.
Всех его шкод было не перечесть. Но терпение председателя лопнуло, когда уже слепой на один глаз Акбар, любопытствуя, почему так громко играет музыка, тяжело притащился вместе с телегой, груженой навозом, на центральную усадьбу колхоза и испортил праздник урожая. Ездовой Миша в это время поправлял здоровье в колхозном кафе и по причине похмельной забывчивости не задал коню корма.
Акбар опрокинул стол с подарками, покопался там, и не найдя ничего съедобного, угрюмо оглядел нарядную толпу и погнался за почётным гостем праздника, богатым канадцем в вышитой украинской сорочке, нацелившись на его шляпу из натуральной соломы. Канадец, обняв обеими руками фотоаппарат и видеокамеру, заперся в сортире, деревянной будке с вырезанным на двери сердцем, и грязно бранился по-английски. А Акбар пошатался вокруг, скрипя телегой, потерял терпение, вернулся на площадь и с беспечной наглостью нагадил прямо под трибуной. Потом, облегчившись, он разгулялся вовсю: строил рожи, кривлялся, вытягивая верхнюю губу, и распрягся, оставив телегу с навозом на празднично украшенной площади. Уходя, он глумливо ржал, вскидывая задом. Издевался, одним словом, веселя народ, жадный до зрелищ, унижающих местное начальство.
Когда коня увезли на заставу, председатель перекрестился, а ездовой Миша напился, свалился в сено в конюшне и уснул бесконтрольно и счастливо, впервые не опасаясь Акбаровой подлости.
Первые сутки на заставе Акбар вёл себя прилично. Присматривался, прядал ушами, прислушиваясь к яростному собачьему лаю из вольеров. Заставу осторожно предупредили, что характер у коня непростой, что накрепко привязывать его нельзя — будет биться и протестовать, пока не разнесет конюшню, и все равно сам развяжется. Что подходить к нему надо с той стороны, где не бельмо, а зрячий глаз, чтобы не испугать. И что если Акбара хорошо кормить, он будет еще работать, возить дрова для солдатской бани, уголь для котельной и другие грузы.
Старшина Жиленко лихо подмахнул колхозную бумагу и поставил Акбара на довольствие. Крепкий, щеголеватый старшина смело вошел в сарай на хоздворе, куда поместили коня. Акбар спокойно дал пощупать колени, поднял ноги, чтобы Жиленко проверил подковы, даже зубы дал осмотреть беспрепятственно. И пока старшина властно и отрывисто отдавал распоряжения солдатам, конь стоял неподвижно. Только взгляд у него был тяжелый и многообещающий. Оглядев на прощание уходящих с хоздвора военных, Акбар остановил злобный свой глаз на Жиленко. И выбрал. С того дня у старшины началась новая жизнь.
Старая жизнь Жиленко была не сахар.
Старшина жил на территории заставы в домике для офицерских семей. Сюда он привез жену и сына. Жена его была когда-то избрана первой красавицей на конкурсе «Мисс Вапнярка» и не могла простить мужу, что она, такая красивая, должна теперь жить в глуши, где никому не нужна ее красота, ее умение томно ходить в купальнике и петь песню «Погода в доме». Правда, на региональном конкурсе красоты супруга Жиленко, в девичестве Элеонора Карась, оказалась на предпоследнем месте. После нее была только «Мисс Бердичев». От отчаяния, несбывшихся надежд на кинематографический институт она вышла замуж за бывшего одноклассника Жиленко и уехала с ним из Вапнярки в Прикарпатье на заставу, где служил муж. Она все реже видела сны, где снималась в кино или, на худой конец, в рекламе шоколадок, жвачки или прокладок. Родила сына и вопреки протестам родных назвала его Оскаром. Во всех своих бедах и нереализованности Элеонора винила мужа и ежевечерне убивала его, используя упреки и истерику в качестве пистолета. Но месяц назад, начитавшись каких-то оккультных книжек, она установила контакт с космосом и стала похаживать в астрал.
Ходила туда пешком и возвращалась с запахом шампанского, напевая геологические костровые песенки.
Оскар бегал по заставе, путался в ногах у занятых офицеров и солдат, лез на нейтральную полосу, таскал из дому солдатам сигареты и наивно матерился чистым звонким голоском, за что Жиленко неоднократно получал выговоры от начальства. Так что Акбар своим появлением даже внес разнообразие в тяжелую жизнь Жиленко. По крайней мере у старшины появился спортивный интерес — он стал бегать. Вернее, убегать.
На следующее утро заставу разбудил оглушительный вопль. Даже без команды «Застава, подъем!» солдаты выскочили полуодетые на крыльцо казармы. От офицерских домиков с холма тяжелой рысцой, подпрыгивая и уворачиваясь от зубов коня, бежал по тропинке старшина Жиленко, испуская пронзительные крики, из которых приличными были только" Отстань, холера!". За Жиленко грузно трусил Акбар, закинув голову набок, чтобы видеть здоровым глазом жертву, и стараясь цапнуть ее зубами. Старшина, красный и потный, прытко заскочил на крыльцо и спрятался за спинами солдат. Конь проскакал галопом победный круг, смерил публику презрительным взглядом и, удовлетворенно помахивая хвостом, медленно побрел на хоздвор.
Акбара стали привязывать, спутывать ему ноги. Вопреки прогнозам он не бился, не разбивал сарай, а проявлял находчивость Копперфильда: выворачивался из петель, перегрызал веревки своими старыми стертыми зубами. Иногда солдаты тайком пробирались в конюшню, чтобы освободить коня из пут. Забавно было наблюдать из окна, как строгий, порой свирепый старшина, оглядываясь, пробирался к заставе кабаньими тропками. А коварный Акбар в это время спокойно поджидал его в самом неожиданном месте.
Но начальству Жиленко докладывать не стал — было бы глупо ябедничать на происки и домогательства старого коня, тем более что в остальном Акбар был дисциплинирован, служил исправно таскал телеги с грузом. Болтаясь по заставе, никогда не гадил на плацу, на глаза начальству не показывался, был хитер, дружил с кухней. Имел только одну милую слабость: любил заглядывать в зеркало, специально установленное для солдат-новичков, чтоб контролировать выправку и форму одежды. Подойдет Акбар, поглядит на себя в зеркало, пофыркает, пробормочет что-то и пойдет дальше — собак в вольерах дразнить или работать, если надо.
Своего нового ездового Акбар уважал: тот был крепкий сельский парень, непьющий, некурящий и душистый. Акбар касался его щеки мягкими бархатными губами и шумно вдыхал большими подвижными ноздрями. От ездового Борисенко пахло молоком, хлебом, гуталином и сеном — в общем, детством. Борисенко, не глядя, ладонью отпихивал назойливую морду коня, оглаживая, чистил, чесал, кормил его, как делал это дома, добросовестно и с любовью. Акбар нежно бодал его башкой, заигрывая и фыркая от избытка добрых чувств: впервые кто-то к нему относился заботливо, по-настоящему с любовью. По ночам Акбару снилось, что он еще молодой, мчится по лугу, а верхом на нем в белой сорочке сидит молчаливый его ездовой Борисенко. И скачут они навстречу ветру, легко им вдвоем, нестрашно, весело. Но всхрапывает потом Акбар от омерзения, потому что откуда-то выходит старшина Жиленко и кричит на рядового Борисенко, пылая яростью, угрожая спустить с Акбара шкуру. И когда утро еще только сереет, просыпался Акбар и шел к Жиленко, мстительно наваливая кучу у входа, и слушал, как начиналось у Жиленко утро — нерадостно, с переругиваниями, с истерическим криком женщины и хлопаньем двери. А потом выбегал из двери старшина и мчался к заставе, как под обстрелом, оглядываясь и пригибаясь. Конь иногда, снисходительно в душе ухмыляясь, просто наблюдал за старшиной. А иногда под плохое настроение и гнал его с холма, награждаемый молодым раскатистым смехом из окна казармы.
Спала жара. Горы и холмы вокруг заставы застыли в непонятном ожидании. Мягкая мечтательная тишина накрывала землю вечером. А утром воздух звенел, прозрачный и прохладный, постепенно греясь в лучах осеннего солнца. Полетела паутинка. А вместе с паутинкой на дальние горные заставы полетели вертолеты с проверяющими — контролировать готовность заставы к суровой и холодной, многоснежной и сложной для пограничников зиме.
Вертолет темно-зеленого цвета опустился на площадку недалеко от заставы.
- Пройдемся пешком, товарищи офицеры, — предложил полковник Коваль, — тут всего-то километра два. Я на этой заставе когда-то лейтенантом начинал. Воздух — как мед. Грех в машине ехать. Передайте на заставу, пусть машину не высылают, — велел он вертолетчику и сам ловко и пружинисто пошёл по тропинке вверх.
Несколько офицеров, расслабив воротнички и сняв фуражки, шли, наслаждаясь бабьим летом и тишиной, после рокота вертолёта такой желанной, не таящей в себе ни угроз, ни опасностей. Необычное благостное настроение взял и испортил одним махом мальчишка в грязной майке со сползшей с плеча лямкой. Он вдруг вышел на тропинку, как Маугли, ниоткуда. Это был Оскар, сын старшины Жиленко, осведомленный о приближающейся проверке.
- Драсте! - шмыгнув носом, поздоровался мальчишка.
- Здравия желаю, — шутливо отдал честь полковник Коваль.
- Дядя, а это вы — проверка?
- Мы, — согласился Коваль.
- А-а, - радостно протянул Оскар, — так это вы приехали моего папу… — тут ребенок смачно употребил откровенно ненормативный глагол. Коваль неловко потоптался и, заметив сдержанные ухмылки сопровождающих, побагровел.
- Старшину к начальнику заставы! — разносилось по округе. — Жиленко к начальнику заставы!
Жиленко в это время в очередной раз выяснял отношения с Элеонорой. Бывшая «Мисс Вапнярка», завидев группу офицеров-инспекторов, улеглась на холме в купальнике и шляпе, принимая выгодные позы. Жиленко застал у казармы группу солдат, которые вместо того, чтобы убирать территорию, пялились в бинокль на пышные формы его жены, да еще за сигарету давали поглядеть в бинокль всем желающим.
- Ты мне жизнь испортил, — рыдала Элеонора, театрально заламывая руки.
— Не смей мне указывать! Ты за меня калым не давал! В чем хочу, в том и загораю!
- Старшину — к начальнику заставы! — 
требовательно постучали в дверь.
Жиленко, на ходу застегивая ремень, не зная какую свинью ему подложил родной сын, бежал к заставе — и совсем забыл про коня. А тот внимательно выглянул здоровым глазом из-за угла дома и, видя, что Жиленко потерял бдительность, у самого входа в канцелярию догнал его и аккуратно куснул за плечо. Старшина раздраженно отмахнулся, не обратив внимания. Акбар, оскорбленный тем, что проигнорировали его победу, куснул сильнее — и рукав оказался в зубах у коня. Лицо Жиленко сначала побледнело, потом посерело, потом посинело. Вся застава во главе с инспекцией, вышедшей на шум, наблюдала, как лучший в погранотряде старшина выдирает рукав своего кителя из Акбаровых зубов.
- Ну и семейка, — сочувственно покачал головой Коваль, — ребенок один по лесу бродит и матерится как пахан на зоне, мамаша полуголая на глазах у всей заставы эротику изображает, а папаша в догонялки с конем играет и портит государственное имущество.
Такой жестокой проверки застава еще не помнила. Попало всем. Кроме коня. Тот меланхолично дожрал Жиленков рукав, потерял ко всему интерес, перестал охотиться, шкодить, бродить по любимым местам, дразнить собак и заглядывать в зеркало. Он загрустил. Потому что ездовой Борисенко отслужил положенные два года и уезжал домой.
Борисенко последний раз почистил старую шкуру Акбара, расчесал его сбитую гриву, угостил хлебом и сахаром и уехал.
А конь пал. Сначала перестал есть. Потом пить. Никого к себе не подпускал. У него выступил хребет и ребра. Акбар слег. И умер.
- Что это ты написал тут, старшина?! — спросил начальник заставы. — Падшая лошадь стоимостью… Какая ещё «падшая лошадь»?! Падшая — это когда кобыл чужих к себе водит, водку жрет без меры и песни блатные поёт по ночам! Павшая, а не падшая! И почему — «лошадь»? Конь!
- Так красивее, товарищ капитан, — почти шёпотом хрипло ответил Жиленко. — Я в словаре смотрел: «лошадь» и «конь» — одно и то же…
В тот день Элеонора собрала вещи, сняла с ковра пыльную ленту «Мисс Вапнярка», забрала Оскара и уехала к маме. Впервые в жизни старшина Жиленко крепко выпил. Он сидел в пустом сарае на двух кирпичах, жег спички и громко разговаривал.
Было слышно только:
- Ты был не прав, Акбар! Не прав, Ак-ба-а-ар… Ак-ба-а-а-ар…
Солдату Тарасу Алиеву, сыну украинки и азербайджанца, спросонья вдруг показалось, что он на родине отца, в Баку, и где-то на минарете заунывно кричит муэдзин…
Поздней весной местный колхоз под давлением районной администрации снова оказал помощь заставе. На этот раз военным подарили Степашку, рыжего жеребенка. Все свободные в этот час офицеры, солдаты, все живущие на территории заставы дети и их мамы пришли на хоздвор посмотреть на лошадку. Степашка сначала грустно стоял, тупо уткнувшись мордой в землю. Затем поднял голову, обвел всех сизыми бессмысленными глазами, переступил с ножки на ножку и направился к стоящему в стороне Жиленко. Знакомиться.