Пьяница в доме — горе семье, истина известная. Однако Аслану и в страшном сне не могло приснится, что его когда ни будь коснётся эта беда, пока в доме не появился Кеша. Кеша был попугаем, и горьким пьяницей к тому же. Первые слова, которые он произнёс, едва появившись в доме, были: «Ч-чего уставились! Коньяку, б***…ь, налейте!».
Коньяк Кеша предпочитал всем другим спиртным напиткам. Вообще больше всего в жизни он любил коньяк и гостей. Едва в доме появлялся посторонний, как Кеша взлетал, пикировал ему на голову, и орал в самое ухо: «Коньяк, б****…ь, давай!». Так что с некоторых пор без коньяка к Аслану никто не ходил.
Беда не приходит одна. То ли по причине хронической алкогольной зависимости, то ли из-за какой болезни, Кеша начал лысеть. Зрелище из себя лысый попугай представлял жуткое, однако пить не бросил. Хорошо хоть по причине утраты лётных качеств перестал нападать на гостей в прихожей.
Как-то раз к Аслану из столицы приехал партнёр по бизнесу. Гостиницы на тот момент в посёлке ещё не было, и гость остановился у Аслана. Вечером они хорошо посидели, изобильно отметили встречу, и разбрелись спать. Где в это время был Кеша неизвестно, может быть где-то дрых.
Среди ночи гость проснулся от того, что его кто-то больно щипал за подбородок. Он открыл глаза, и увидел в сумерках сидящего у себя на груди чертёнка. Несмотря на свои незначительные размеры зрелище из себя нечисть представляла жуткое.
Увидев, что гость открыл глаза, чертёнок царапнул ему грудь лапой, наклонил голову набок, и негромко, но требовательно произнёс:
— Коньяку, б****…ь, налей!
Волосы на голове у гостя встали дыбом. Однако вместо того чтобы удовлетворить скромную просьбу нечистой силы он выпростал руки из-под одеяла, и правой осенил себя широким крестным знамением, а левой, коротко замахнувшись, неожиданно залепил нечисти такую оплеуху, что та кувыркаясь улетела и скрылась в сумраке комнаты.
Конец ночи гость провёл в тревоге. И хотя нечисть его больше не беспокоила, стоило ему закрыть глаза как начинали мерещиться кошмары, а мерзкий голос, доносившиеся откуда-то из преисподней, настойчиво повторял: «Коньяк, б****…ь, давай!».
Наутро гость был мрачен, от выпивки отказался, а за завтраком вдруг сказал:
— Ты бы, Аслан, батюшку хоть позвал, хату свою освятил.
— Какой батюшка, брат?! — рассмеялся Аслан. — Я же мусульманин!
— Может ты и мусульманин, — заметил на это гость. — Но нечисть у тебя в доме вполне себе православная!
Гость не мог видеть, как в это самое время у него за спиной, по спинке дивана, переваливаясь с боку на бок на тонких кривых ножках, крадётся та самая нечистая сила. Добравшись до гостя Кеша привычно наклонил голову, и сказал в самое ухо, негромко и вкрадчиво:
— Коньяку, ****, налей!))