Я убил человека.
— А давай на камень-ножницы-бумага три варианта:
а — убьешь еще одного человека,
б — пойдешь в милицию покаешься,
в — напишешь роман, как ты убил человека.
— Да ты что? Никогда! Зачем гадать. Я роман напишу, это первая строчка, я Достоевскому подражаю, как Раскольников.
— Ничего ты не понимаешь в вероятностях! Надо жребий кинуть, что тебе дальше делать!
— Конечно писать! Я же писатель!
— Это покажет жребий.
И мы разыграли камень-ножницы-бумага.
Победило камень. Я замер, задерживая дыхание, понимая, что решение уже принято. Я должен был убить еще одного человека. Меня охватило чувство отчаяния и страха перед невероятностью ситуации. Но я знал, что нет пути назад.

Следующие дни были наполнены мучительными раздумьями и борьбой с самим собой. Я понимал, что не могу стать убийцей второй раз, но жребий был беспощаден. В конце концов, я принял решение. Я написал роман о своем первом убийстве, о каждой детали и о каждом чувстве, которое меня охватило.

По мере того, как слова выстраивались на страницах, я чувствовал, что освобождаюсь от гнетущего бремени. Мой роман стал своеобразным катарсисом, способом излить все муки и страхи, которые меня преследовали. Я понял, что это был мой способ примириться с прошлым и найти путь к искуплению.

И хотя тень убийства всегда будет со мной, я понял, что могу использовать свои ошибки как уроки и стремиться к лучшему. Мой роман стал не только откровением, но и предостережением для меня самого и для других. Жизнь дала мне возможность выбрать свой путь, и я надеюсь, что мой выбор будет правильным.
— А ты правда никого не убивал, а Достоевскому подражал, это была первая строчка твоего будущего романа — я убил человека —, а ля Раскольников? — спросил меня редактор через двадцать лет.
— Правда!
— А зачем жребий тогда кидали?
— Так ты же сам настоял!
— Да ты что? Никогда! Я такое не мог предложить! Это разврат! — и редактор засмеялся.
Мне тоже стало смешно.