Ты не он, им не был. И им не станешь: у тебя уставший и злобный вид. А он звёзды, знаешь, носил в кармане, и весна кипела в его крови.
И луна его, как дитя, встречала, и огни слагались о нём легенд. Кто узнал его — по судьбе ль, случайно — ни о чём другом не сумел бы петь.
Он смеялся громко, а спорил — жадно, не стараясь даже, весь мир держал: Эверест и Анды, Килиманджаро, океанов синь и песков пожар.
Их он нёс учтиво, любя, лелея, как свою частицу, как плоть и кровь, чтоб потом меня научить, плебейку, глубине сердец и бесценку слов.
Чтоб потом баюкать под ночь тревоги, обещая тихо: пропасть не даст. Он смотрел в глаза, и горели щёки от улыбок глупых, от сладких фраз.
Как он струны гладил, и песни сонно облетали спальню, ложась на нас, после стольких лет я в деталях помню, будто нежность эта со мной сейчас.
Не старайся, слушай, ведь ты не сможешь обогнать, сравниться, идя ва-банк: он не телом — духом был вшит под кожу, даже сердце билось в один с ним такт.
И его по праву — считаться первым: я делила с ним и восторг, и боль. А теперь хоть плюйся, браня неверность, хоть готовь клинки и бросайся в бой:
Ты не он, им не был. И им не станешь. Можешь птицей биться в моё окно: я должна любить, чтоб меня ты ранил
Так же сильно,
Как ранил однажды
Он.