В н у к

Он смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Волосы русые, глаза голубые, необыкновенной глубины, окаймлены черными ресничками. Вглядываешься в них, и сердце сбивается с ритма: столько в них чувств, мыслей, вопросов, и кажется, что он хочет вобрать в себя весь окружающий мир, в котором столько нового и интересного.

Правильные черты лица, папин нос, многое от мамы. Что-то угадываю свое: форма головы, четко очерченные губы. От бабушек, если и нет видимого, — значит, внутри.
— Дедушка, почему ты так много читаешь? А мы с мамой тоже учимся читать.
— С мамой? А папа тебя учит?
— А зачем, он ведь и так все буквы знает.

Выиграет у меня в детское домино, — где думать не надо, властвует случай, — в глазах мысль:
— Приз, дедушка, приз! Давай я выйду из кабинета, а ты мне раскрой тайник.
— Какой тайник?
— Да ведь у тебя весь кабинет в тайниках!
А сам косит глазом на диван-кровать, в утробе которого действительно много есть чего интересного.

Готовлюсь в поездку, складываю конвертом поглаженные рубашки, он вертится здесь же:
— Дедушка, у тебя одежда стала такая же маленькая, как у меня!

Подходит и вкрадчиво:
— Дедушка, помнишь, ты мне обещал, что отдохнешь и мы с тобой поиграем на компьютере? Надо держать слово, дедушка! Поиграем?
— Поиграем, поиграем.

Заявляет своему дяде:
— В отличие от вас у меня есть обучающий журнал!

Вглядываюсь в его глаза, и вместе с лучиками нежности протягиваются лучики тревоги и беспокойства. В какое время ты входишь в мир, Костенька? Человеческая история никогда не была ровной, всегда с резкими поворотами, колдобинами и ухабами, кризисами, войнами и катаклизмами. Вот и в наши дни разваливаются империи, человечество от фантазий и высоких идей скатывается к своей биологической сущности. Терроризм, экологические катастрофы. Правительства замерли в нерешительности, боясь, что от их инициатив будет еще хуже. В нынешнем мире одно ценно: монолитная безликая масса, толпа, распадается на группы и индивидуумы. Если не будет коллективной безответственности, то каждый человек, и ты тоже, будет ответствен за свою судьбу.

Ты умный и, наверное, догадываешься или просто чувствуешь, что не только берешь от нас, взрослых, но еще больше даешь: вносишь смысл в нашу жизнь, делаешь ее более ответственной — ведь тебе так много надо дать, что работы хватит на всех: и на папу с мамой, и на бабушек с дедушкой. Не только мы воспитываем тебя. Ты воспитываешь нас, предъявляя порой справедливые претензии к нам, взрослым. Сила твоя — чистота и беззащитность, непорочность и детская святость. От твоих упреков не отвернешься, не спрячешься, а ворочаешься с ними в голове бессонной ночью и даешь себе слово, что будешь лучше.

У меня скупые нежности. Допускаю прикоснуться губами к завитку на затылке да прижать его к себе. Он подается на ласку, ему нравится быть любимым.

Я люблю подойти к нему спящему при свете лампадки. Поверх одеяла лежит маленькая ручка — днем на ней видны тонкие голубые жилочки — прообраз будущей руки взрослого человека.

Встает, обегает квартиру: нет бабушки, один я оставлен с ним. Понимая мою неопытность, берет управление в свои руки:
— Дедушка, сперва в туалет, затем переодеться и умыться. Зубы можно утром не чистить, только пополоскать.

А вот его последние шедевры:
— Бабушка, давно-давно, когда еще тебя с дедушкой не было, папы не было, а были только мы с мамой да еще динозавры, мне в больнице ставили часто клизмы.

Бабушка будит его утром, чтобы собраться в детский садик. Он, не открывая глаз:
— Бабушка, я всю ночь во сне играл в прятки, а сейчас мне надо поспать!

Некоторые люди вкладывают огромные усилия, чтобы вырастить какой-нибудь куст смородины, яблоню, диковинный цветок. Насколько более трудна, интересна и благодарна задача вырастить из маленького, красненького новорожденного — человека. Ребенок — это самый диковинный цветок.

Когда-то он повзрослеет. Прочитает эти строчки и задумается о жизни. Это хорошо. Этого я и хочу. Мысленно обнимаю его и целую завиток на затылке.

Март 2005 г.

— Геннадий Николаев

***

Ка м у ш ки

В свои восемнадцать мой дед должен был жениться на самой красивой девушке аула. Была помолвка, был назначен день свадьбы. Но за неделю до никаха красавица исчезла. Сбежала. Точнее, увели. Частое явление для тех времен. Похищение девушки — это не кровожадный обряд, а обыкновенная житейская уловка, сплошь и рядом осуществлялось с согласия родителей при разных щекотливых случаях или по бедности жениха, чтобы не платить калым. Короче, увели. Страшнее позора трудно придумать.
Осрамленный жених ушел из аула и вернулся лишь через год. Вернулся не один, а с новой невестой. На этот раз он привел в дом сироту, калеку, да еще и полуслепую (потом она совсем ослепла). «Вот», — сказал мой дед своему отцу, — «Эта никуда не сбежит. Я выбрал самую некрасивую девушку округи». Не сбежала. О том, как они жили можно рассказывать долго, это целая песня. Горькая песня. В голодный 21-й год она похоронила пятерых своих сыновей. В войну потеряла и мужа. Бабушка жила с нами. Я был у нее поводырем — в гости к старушкам, в магазин — везде я с ней. У нее на устах всегда было одно пожелание «Будь счастливым, сынок. Не меня ты водил сегодня — себя вел по жизни». Эту замысловатую формулу, звучащую на башкирском очень складно, в рифму, как некое заклинание, я часто вспоминал в минуты, когда чем-либо ослепленный, доходил до края пропасти и всякий раз, пройдя по самому краю, выходил за пропасть, в новую жизнь.
Что нашел в ней некрасивого дед, я так и не понял. Сколько она мне легенд напела (не рассказывала, напевала), сколько песен!
У бабушки была одна страсть, если можно назвать это страстью. Она просила приносить ей с речки камушки. Каждую гальку она брала на месяц-другой себе — читала, ритмично крутя в руке, долгие молитвы. На каждый камушек — по тысяче молитв. Галька начинала блестеть в ее руках. К концу ее жизни этих блестящих, разного причудливого узора камней набралось целый ящик. «Покроете ими мою могилку», — часто напоминала она нам. Впитавшие тепло ее рук и долгие молитвы, они должны были охранять покой и память усопшей. Да, и память, она это особо подчеркивала.
Умерла бабушка, когда я был в армии. Приехав в родной аул, я поспешил к могилке бабушки. Я думал, увижу могилу, покрытую знакомыми мне камушками, но увидел накрытой светлой зеленью. Какая-то незнакомая благородная травка покрывала ее могилу сплошным светло-зеленым ковром. Забыли о ее просьбе, не положили камушки? Пригляделся. Нет, камушки были на месте, они покрывали могилу толстым плотным слоем. Но откуда эта зелень? Неужели, камни сами проросли? И что это означает?

— Флорид Буляков