Не счесть уже на теле ран, не счесть уже в душе ромашек,
И этот почерк по углам зажатых бледных губ размашист.
Мурашки, пашни тишины…
Я умер или я отвергнут?
Как странно может оглушить упавшее на сердце небо.
Как странно…
Я лежу один, когда кругом такая осень,
Что хочется ее найти — и вместе с ней с обрыва броситься.
Лететь, лететь — всей той листвой, такой красиво умеревшей.
Лететь с руки любви былой — кленово, ало и неспешно.
А дальше жить, как все живут — с лекарствами и недосыпами,
Со вздохом тихим на ветру, с сиротством улочек под липами,
Жить в доме, где скрипит крыльцо, где ничего уже не хочется,
Где я, склонившись над лицом, целую нежно одиночество.