…она догадалась, что муж ищет у нее защиты от нервного напряжения и от тоскливого страха.
— Друг мой, — сказала она, — может быть, вы останетесь сегодня со мной?
Он нерешительно пожал плечами.
— Не могу, я не предупредил камергера, — ответил он.
— Но ведь вы король, Филипп, — улыбнулась Жанна, — и можете давать вашему камергеру любые распоряжения.
Филипп решился не сразу. Этот юноша, умевший силою оружия или деньгами укрощать самых могущественных вассалов, стеснялся сказать слугам, что он передумал и останется на ночь в спальне королевы.
Наконец он кликнул служанку, дремавшую в соседней комнате, и послал ее предупредить Адама Эрона, чтобы тот не ждал и не ложился сегодня ночью у дверей королевской опочивальни.
Потом, раздевшись среди золоченых попугаев и серебряных трилистников, он скользнул под одеяло. И непобедимый страх и тоска, от которых не мог уберечь его целый полк коннетаблей, ибо тосковал и страшился не король, а простой человек, утихли от близости этого женского тела, этих крепких длинных ног, этого покорного лона и горячей груди.
— Душенька, — шепнул Филипп, зарывшись лицом в волосы Жанны, — скажи, ты мне изменяла? Отвечай без боязни, ибо, даже если ты была мне неверна, знай, что я тебя прощаю навеки.
Жанна обвила обеими руками худощавый, сильный стан мужа, чувствуя под пальцами его ребра.
— Никогда, Филипп, клянусь тебе в том, — ответила она. — Я призналась тебе, что испытывала соблазн, но не поддалась.
— Спасибо тебе, душенька, — шепнул Филипп. — Теперь полнота моего царствования неоспорима.
И в самом деле, он почувствовал себя вполне королем, ибо он был подобен всем мужчинам своего королевства: ему нужна была женщина, женщина, принадлежавшая ему всецело.