А знаешь, мне нисколько не страшно. Накрываюсь осенью, как полотенцем после душа. Все так, как должно быть. И шаги такие тихие, спокойные, как тогда, когда я в мягких тапочках схожу нашей деревянной лестницей вниз — заварить тебе кофе.
Знаешь, так легко поддаваться манипуляциям, страхам, легко обижаться и передергивать содержание, когда ты чего-то очень хочешь. И это что-то становится настолько тяжёлым, что искажает все плоскости вокруг, прогибает их — и пространство как будто бы начинает сыпать «знаками». Хотя на самом деле никакие это не знаки, просто падают банки с полок — стояли ровно, а тут их наклонили.
Если очень чего-то хочешь, то это что-то, говорят, превращается в идола. И требует жертв. Преимущественно бесполезных. А ещё это что-то прикрывает собой всё вокруг. Приобретает ирреально большие размеры и затеняет настоящее. А сейчас я ничего не хочу. Мне всего достаточно. Эта безосновательная радость — моя любимая, ты ведь это знаешь.
Меня спрашивают, почему я не пью вина, возможно, это грех? Я смеюсь, потому что как может быть грехом то, что делал Иисус. Когда отвечаю, что по праздникам, это такая моя аскеза, и всё как будто понятно. Но аскеза — это то, что делать тяжело. А ведь это совсем не тяжело. Я не чувствую, будто теряю что-то. Мне — ты знаешь, сейчас всего достаточно.
И ещё подумалось, что свобода — это не поиск, не борьба, не побег не противостояние. Свобода — это достаточность. Я верю, что человеку для счастья достаточно Бога.
А пока завариваю тебе кофе, скажи мне, что ты думаешь, хорошо?