Одна женщина, раз в две-три недели встречалась с предметом своей пожухлой страсти — Стасиком. Прямо по Вяземскому: и совестно носить, и жаль оставить.
Между ними ночь поездом, а поскольку Стасик даже в спальном вагоне спал тревожно и вследствие этого становился раздражительным и придирчивым, то женщина ездила сама, хотя тоже не высыпалась — какой там сон, то храпят, то ворочаются, то в Смоленске заходят с топотом, несодержательными, но оглушительными разговорами, а временами и с песнями. Смоленск вообще голосистый город.
Женщина поменялась дежурствами с ординатором Котовой, купила несколько палок колбасы местного производства, от которой Стасик впадал в гастрономическую эйфорию, и, забравшись на верхнюю полку в плацкарте, сообразила, что Стасик-то ждет ее в субботу, как обычно, а не днем раньше, а мобильный, как назло, забыт дома, ну да ничего, если не успеет перехватить его до работы, позвонит от консьержки.
Дверь открыл не Стасик, а юная прелестница. Спросила:
— Вы к кому? Станислав Олегович только что уехал. Вы его мама, да? А он вас завтра ждет! — Потом посмотрела внимательно, помолчала и сказала: — Вот гад! Нет, ну каков гад!
Женщина спросила себя, не засветить ли прелестнице колбасной сумкой, и поняла: нет, не хочется, вот Стасику бы — с удовольствием.
— Извините, — сказала женщина, — я пойду.
— Вы меня простите, я не знала, честное слово, — сказала прелестница, — я сейчас навек исчезну.
Они минут пять вяло препирались, кому уйти, кому остаться, но приехал лифт, и женщина рванула к нему.
Шла к метро и думала, что со Стасиком, как с ноющим зубом — год ноет, два дергает, к врачу идти страшно, а потом оказывается, что бояться нечего: пять минут боли — и все. Спрашивается — стоило ли мучиться?
И тут ей отчаянно засигналили; посмотрела — из маленькой белой машины машет рукой давешняя прелестница.
— Вы с дороги? А сейчас куда? На вокзал, менять билет? Давайте хоть кофе выпьем, а потом я вас отвезу, садитесь. Я Кристина. А вы? Лилия? Завидую, всегда хотела цветочное имя — Виолетта, Лилия, Роза. Удружили родители, в классе было пять Кристин, в институте в моей группе — три, и сейчас на кафедре две. Представляете, что за жизнь!
В кофейне прелестница сказала:
— Послушайте, ситуация идиотская, но предлагаю извлечь из нее максимум удовольствия. Давайте будем делать всякие глупости, по музеям смешным ходить. Поедемте, например, в Палеонтологический, я там лет десять не была. У вас билет на воскресенье, да? И не нужно его менять: родители на даче, места у нас много — соглашайтесь, пожалуйста! Сейчас ко мне заедем, тут недалеко; умоетесь, переоденетесь — и отправимся. Соглашайтесь, Лиля!
И женщина, ужасаясь самой себе, согласилась.
Зуб удалили, пустота осталась, и ее следовало чем-то заполнить. Хотя бы Палеонтологическим музеем, в котором прелестница мигом очаровала очкастого научного сотрудника, тот и опомниться не успел, как уже рассказывал про зауроподов и прочих.
Реконструированный диплодок выражением морды был похож на Стасика сытого, велоцираптор — на Стасика голодного, тарбозавр — на Стасика недовольного. Будто с него лепили. Правда, был там маленький динозаврик с перышками, довольно милый, наверно похожий на Стасика в детстве; это впоследствии из него выросло то, что выросло.
Обедали, прокатились на теплоходике, разговаривали. Тут прелестнице позвонил Стасик.
— Что делаю? Любуемся природой. С кем? С твоей мамой — она сегодня приехала, сюрпри-и-из! Будь любезен, больше не звони, и маме тоже — ты нам разонравился.
Прелестница оказалась умна, смешлива и остра на язык, проговорили до трех часов ночи, обо всем. А в субботу поехали в Архангельское. А после Архангельского — на дачу к родителям прелестницы. Готовили шашлыки, и женщина услышала, как папа прелестницы тихонько сказал маме:
— Видишь, есть у Тинки приличные подруги, а ты сомневалась!
И в воскресенье на вокзале женщина сказала:
— Спасибо, я бы так не смогла.
А прелестница засмеялась и ответила:
— Стасику спасибо!
В прошлом году Кристина вышла замуж за почти космонавта; Лиля была свидетельницей и на свадьбе познакомилась с Кристининым научным руководителем.
И хотя Павел Алексеевич в поезде отлично спит, но уже поговаривает — мол, не проще ли жить вместе.