После набега кочевников одна радость у Егорки с бабушкой была — белая курочка каким-то чудом от набега уцелела. Худющая такая, но бойкая. Неслась даже иногда. Бабушка Акулина, хоть и голод, а яички те редкие к Пасхе, весеннему празднику, берегла.

— Давай-ка, внучек, — говорит она однажды, — яички красить. Подарим людям на праздник, всё им радость-то будет.

— А чем красить-то?

— Да чем всегда. Шелухи луковой или коры дубовой заварим, и будут у нас яички коричневенькие.

— Да что это за радость такая, бабушка, коричневые яйца дарить? Может, разноцветными их сделать?

— Это как же?

— А помнишь, тятьке моему церковный староста краски на сохранность оставил? Аль попробовать?

— А чего ж, попробуй. — А сама рада-радёхонька, что внучек очнулся от горя наконец.

Сбегал Егорка в подпол, где у них кой-какие пожитки от пожара сохранились, отыскал тот ящик деревянный. Краски все в порошках, в мешочки завязаны, на взгляд невидные. Как писать такими?

— Видала я, Егорка, как один иконописец порошки эти на желтке замешивал. Попробуй-ка, авось выйдет?

Так и сделал. Размешал порошки на желтке — вспыхнули краски ярко, засветились!

— Ой, бабушка, боязно начинать-то!

— Ничего, Егорка, не робей! Глаза страшатся, а руки делают!

Взял он белое тёплое яйцо и задумался. Чем же его украшать? Вспомнил, какие мать цветы красные на рубахе отца вышивала, и осторожно сам такой же цветок вывел, потом ещё один, а вокруг листочки маленькие, изумрудные.
Заиграло яйцо, развеселилось. Как бабёнка в цветастом сарафане на ладони