Харьков. Шесть утра. Шесть ракет. Ноль эмоций.
Первый взрыв прогремел одновременно с первым лучом солнца. Я заметила, потому что с вечера не закрыла балкон. Люблю рассветы. На моем, семнадцатом этаже, они особенно красивы.
Бабах. Панорамные окна привычно вздрогнули.
— Доброго рааааночку, — как всегда забормотала Кирюха на своей жердочке.
С тех пор, как птица научилась выговаривать это приветствие, каждое утро в нашем доме начинается одинаково.
Традиционно, через двадцать секунд после взрыва, завопила тревога.
Я открыла телеграмм-каналы
«Вторая летит»!
Бабах. Гектор лениво зевнул и вытянул из лежанки передние лапы.
Год назад эта собака бежала в ванную, даже когда по нашей улице ехала пожарная машина с сиреной.
«Третья в воздухе»!
Бабах. Я, не умываясь, пошла на кухню и включила кофеварку.
Весной двадцать второго, в такие моменты, я постоянно думала: если погибну, а животные выживут, кто их спасет?! И держала ключи под ковриком. Смешно.
«Внимание, Харьков, четвертая»!
Бабах. Насыпала корм в аквариум. Скалярии, расталкивая гупёшек, ринулись к еде.
Летом двадцать второго, после прилета, я начинала судорожно листать паблики, выясняя куда на этот раз попали. А после, писала друзьям в тот район: «живы»!?
«Осторожно! Пятая»!
Бабах. Поменяла Кирюше водичку. Она не пьет вчерашнюю.
Зимой, когда орки прицельно бомбили инфраструктуру, первые мысли после взрыва: «ой, а телефон заряжен?», «а вода в баклажках осталась?»
«Шестая»!
Вышла на балкон с чашкой кофе. Закурила.
Думаю, куда я сунула красный поводок? Через час у собаки тренировка, нужен именно красный, он самый короткий.
«Горизонт чист. Не расслабляйтесь до отбоя».
Подъехали с Гектором на заправку.
— Доброе утро! Вам как всегда? — с улыбкой встретила нас приветливая барышня.
Я обычно беру капучино и косичку с кленовым сиропом, а потом мы с доберманом идем в заброшенный парк.
— Ну, не такое уж оно и доброе, — говорю кассиру.
— Да?! — меняется она в лице, — А что случалось?
С момента обстрела города прошло пятнадцать минут…
Мужик на собачьем выгуле буднично интересуется не в курсе ли я, куда прилетело. Говорит «у меня сестра возле танкоремонтного живет, на звонки не отвечает». Потом смотрит на часы и добавляет «спит, наверное».
Раньше я называла это харьковским фатализмом. Ну, потому что нет времени бежать, да и некуда.
А сегодня поняла — это не фатализм, не героизм, не усталость, не бравада. Обыкновенная привычка.
Это также, как жить возле аэропорта и не слышать самолеты. Я знала парня, у которого дом стоял чуть ли на взлетно-посадочной полосе. В гостях у него невозможно было находиться, казалось, лопнет голова. А парень просто прикрепил на скотч стеклянную посуду в серванте и автоматически делал звук в ноутбуке громче, когда летел лайнер. И всё.
Мы точно также привыкли к войне, к взрывам, к смерти.
Вернулись с Гектором домой после тренировки. Открыла новости. «Трое поранэных. Пожежа. Внаслидок одного з ударив утворылася вырва розмиром сим на сим мэтрив та глыбыною у тры мэтры».
Буду варить борщ.