«Матери жавнуть не дадут!» — постоянно приговаривала моя прабабушка.
Она была из глухой заволжской деревни. Абсолютно безграмотная. Умела только вывести кое-как, коряво «Мария», а дальше закорючка на каких-нибудь документах. Фамилию свою бабулька, как её называли все, кроме дедульки, так письменно и не осилила.
***
Дедулька называл её «мать». И она была матерью. Всей нашей большой семье.
***
Одно время в их доме жили: бабулька, дедулька, их дочь (моя бабушка, растившая меня как сына), её брат, моя мама, дети брата, жена брата, две кошки. Плюс ещё присоединились мы с братом. Мы не жили, но приходили. «К бабульке идем!" — объявляли нам, и радость была бездонной.
Бабулька любила всех.
За столом собиралось до двадцати рыл. Обед. «Матери жавнуть не дадут!»
***
У бабульки была летняя кухня, с керогазом. Запах керосина навсегда ассоциируется с жареной картошкой, щами, бабулькиным «Куды ж ты лезешь, иди отсюдова! Обожжёсси, Осподи, пра!»
***
Моя дочь сейчас говорит Пуху (наглому и вредному щенку): «Иди отсюдова!»
Я её не переучиваю. Это от бабульки. Я так считаю. А ещё глаза. Я часто смотрю в них. Пра.
***
Бабулька мечется между керогазом и столом. К керогазу никого не подпускает.
«Ооосподи, матери жавнуть не дают!» — восклицает она и мчится.
***
Мне не было и года, когда я обварился кипятком. Месяц в реанимации. Врачи сказали «Одежду нельзя, только лёгкую простыню. И побольше на свежем воздухе!»
Свежий воздух был у бабульки.
***
В 90-х я часто бегал к бабульке. Вроде как помогать.
Девяностолетняя бабулька уже, до моего прихода, натаскала угля, растопила печь, натаскала воды с колонки, заварила чай.
«Бабульк, да я сам же бы сделал!» — возмущаюсь я.
«А я чавож, сидеть тут буду сиднем, пра? Я ж чай ишшо не бабка! Щас, погодь, яблок тебе из погреба наташшу!»
В погреб я лез сам. Бабулька меня сверху страховала:
«Да куды? Вон справа ларь! Осподи, куды ты лезешшь, пра? Полну набирай, шожты кладёшь по-одной (яблоки у бабульки были женского рода)!»
***
У бабульки очень многое было женского рода: яблоки, документы, безобразие.
«Безобразия какая!» — выговаривала бабулька, когда на улице лёд, а ей на колонку за водой.
***
В лихих 90-х её пытались ограбить. Два малолетних урода влезли ночью в дом. Нашли, где ценное искать…
«Сынки, да што надо, ть?» — на пороге появилась бабулька. — «Храпьте, коль работа такова, но хуть чаим напою, пра?»
Сынки сдристнули.
***
«А я пра, Андрюш, испужжаласс! Стоять два демона, прасти Осподи, тонкие (худые. — А. А) как смерть! Жалко стало, пра!» — рассказывала она мне потом.
***
Андрюшей меня называли только бабулька и бабушка. Больше из родных никто. Только Андреем, как на поминках.
***
Бабулька была семьёй. В 1996-м её дом снесли, а её переселили в хрущевку.
За углем/водой/яблоками ходить не надо.
Бабулька быстро сдала. Умерла. В 95 лет. И семьи не стало.
***
Бабулька была абсолютно безграмотной. С трудом могла поставить подпись.
Создала и вырастила всю семью.
Я, с ученой степенью, учитель в немецкой школе, свободно говорящий и пишущий на трёх языках, выхожу по утрам курить и спрашиваю бабульку:
«Бабульк, ну што не так, пра? Осподи, ослобони!»
Я не стою её мизинца. А она мне, улыбаясь и целуя, как тогда, в простыне, говорит принцип любой здоровой крепкой семьи:
«Матери жавнуть не дают!»