К твоему деду пришли на рассвете в его деревенский дом. Жена и дети ещё спали. На него наставили винтовки и забрали весь хлеб, паспорт, сбережения и увели скот.
Когда семья проснулась, то застала твоего деда в сарае с верёвкой в руке, где он проверял прочность перекладины. Веревку сожгли в этот же день.
Через несколько лет к твоему деду ночью постучали в дверь. Уже никто не спал. Ему сказали собираться.
Твоя бабушка рухнула в прихожей на пол и вцепилась в отчаянии в ногу своего мужа. Её ударили прикладом по голове.
Кровь струйкой побежала по виску и потекла в темноту распахнутой двери. «Полы неровные у нас», — последнее, что подумала твоя бабушка перед тем, как потерять сознание.
Дети все видели. Кажется они плакали. Твоего деда увезли на Колыму. 10 лет без права переписки.
Твоего деда вывел из короткого забытья резкий удар в печень. Живой труп его с трудом поднялся с ледяной барачной земли.
Его вывели во двор и выбили ему оставшиеся несколько зубов — медленно просыпался.
Потом его дистрофичное тело погрузили в вагон, набитый такими же человеческими отголосками, как он и увезли на фронт.
Твой дед ничего не чувствовал, кроме голода. Ему хотелось есть и умереть. Умереть он не мог.
В голове его промелькнуло то утро в деревне, сарай, веревка. «Зачем они так рано пришли, ещё бы минут 5 и все бы было закончено», — тупо, без эмоций в голове возникла бледная мысль.
В первый же день твоего деда бросили в атаку. Под пули, под танки. Сзади стояли те самые, они целились в спину на тот случай, если твой дед не захочет бежать. Он побежал.
Чудом (зачем-то) твой дед выжил. Пули попали ему в пах, в ногу и одна разорвала ему ухо. Он очутился в госпитале.
Война закончилась.
Твой дед тяжёлым инвалидом вернулся домой. Но родные стены встретили его глухой тишиной. Некому уже было лежать в коридоре и некому было его оплакивать.
Дети сгинули на фронте. Жена без вести пропала в лагерях. Твой дед потом узнал, что её забрали через неделю после ареста. Забрали, как жену врага народа, жену изменника родины.
Да, сосед твоего деда очень любил эпистолярный жанр, а всегда казался таким приличным человеком. Но это уже было неважно.
Твой дед не смог найти работу — он был никому не нужен, внутри него была выжженная пустошь. Он не знал, что ему делать дальше, куда жить.
Твоему деду сказали покинуть Москву в течение трех дней и никогда не возвращаться. Он уехал.
Потом он умер, ты его не застал. Умер где-то в одиночестве, то ли под Рязанью, то ли ещё где-то. Похоронили его быстро и незаметно.
Кстати, в последние годы он очень много пил. Иногда плакал. По ночам просыпался и хрипел, задыхался и падал с постели. Никто не знает, что он чувствовал в те минуты. Да и ты об этом никогда не подумаешь.
Прошло 77 лет. Ты наклеил на свою кредитную немецкую иномарку «можем повторить». На аватарку в сетях ты поставил букву «Z».
Ты ликуешь от новой войны, ты строчишь доносы на национал-предателей. Через месяц ты там что-то собрался праздновать.
Ты любишь парад — тебе очень нравятся танки. На трибуне ты, возможно, заметишь ветерана, который однажды целился твоему деду в спину.
А может того, кто когда-то ударил твою бабушку прикладом прямо в висок. А может это будут не они — в любом случае ты не задумываешься.
С утра ты нарядишь своих детей в военную форму, раздашь им игрушечные автоматы. На камеру они прочитают стихотворение о геройских подвигах той войны.
Ты рад, взбодрен, у тебя приподнятое настроение и ты даже нашёл единственную фотографию своего деда, чтобы гордо пойти с ней маршировать по Москве, напялив себе на голову пилотку с красной звездой.
«Наша Победа», — с гордостью будешь думать ты. Вечером ты напьешься с друзьями.
Спустившись во двор, будешь реветь: «Ура!» — взрывающемуся салюту, а потом заплетающимся языком рассказывать собутыльникам, что твой дед воевал, что тогда фашистскую гадину задавили, а сейчас тем более, тогда дошли до Берлина, а сейчас дойдем до Киева.
Будешь кричать, что: «Фашизм не пройдет!» — так и не догадавшись, что фашизм действительно здесь так никуда и не прошёл.
Утром ты похмелишься и зачем-то заживешь дальше…

КОЛОКОЛ XXI