У мэри в глазах — бесстыжее, злое пламя. больная привычка: не плакать, а выть по-волчьи. он смотрит так прямо, и, кажется, понимает, что кто-то из них не выживет этой ночью. не греет камин: блестят золотые искры. забыт этикет, отброшена тень манер. по радио — джаз, в стаканах — янтарный виски.
в руках леди мэри — сверкающий револьвер.

— ну, мэри, коль хочешь правду, так будет правда. таких опасаются, девочка, как огня. в тебе столько тьмы, огня, страха, боли, яда, я буду любить — ты выжжешь всего меня. ты хочешь, конечно, боже, всего и сразу: и резать, и бить, и холить, и целовать. когда я с тобой, я, мэри, теряю разум, я забываю отца, и христа, и мать.
а люси — другая, и любит печенье с крошкой. смеётся так часто, а волосы — будто лён. она говорит, заведем, мол, с тобою кошку, и я не люблю её, хоть, в общем, в неё влюблён. куплю милый домик, наверное, где-то в ницце.

за окнами тлеет туманный осенний вечер.

мэри хотелось бы все позабыть, смириться…

…мэри не легче.
мэри ничуть не легче.

мэри смеётся простуженно, смотрит волком. мэри играет на пыльном фортепиано. от горького виски почти никакого толку, а в вазе стоят поблекнувшие тюльпаны. мэри так любит книги и алый бархат, и ненавидит наивную крошку люси
дрожь в тонких пальцах — клише, как в дурных романах
мэри ест вишни, не ощущая вкуса.

уехать бы к морю и с жадностью соль глотать, смеяться и плакать, бить окна, плясать в чаду
сказать бы хоть что-то, но что ей ему сказать
и мэри смеётся: «я без тебя — в аду»

она метко целит, почти не дрожит рука. блестит револьвер в янтарном огне камина.
— а знаешь, стреляй. да чтобы наверняка. стреляй, дорогая; убьешь меня — станешь сильной. а губы у люси на вкус отдают малиной, глаза — голубые, и звонкий, прекрасный смех. смешные веснушки, и пахнет она ванилью, но с нею я был бы точно несчастней всех. ты, мэри, моя, ты — из моего ребра, ты — пламя, ты — волны, ласкающие песок…
я любил тебя как отец, как муж, я любил, как брат
стреляй.

и мэри, смеясь, стреляет

себе
в висок.