Опускается вечер
На руины Микен.
Он идёт, не замечен
И не узнан никем,
По истёртым ступеням,
Мимо плит алтарей,
Где слагаются тени
В лики древних царей,
Под небесною бездной,
Изливающей свет
Тех же самых созвездий,
Что и тысячи лет…
мир жесток, жестоки люди.
жизнь, как тоненькая нить.
если жить без веры в чудо,
в волчьей стае волком выть,
рвать когтями и зубами
тех, кому не по нутру…
либо, с шерстью, с потрохами,
втопчут в грязь, потом сожрут…
только вот, душа грубеет
атрофируется слух,
если думать лишь о теле,
не воспитывая дух,
жить с душою нараспашку
.
Хочешь гляди, а не хочешь, так не гляди:
Я уродилась с огромной дырой в груди.
Чтобы ночами от ужаса не кричать,
Все родные решили не замечать.
Доктор, порассмотрев на стене ковры,
Через меня, сообщил мне, что нет дыры.
Мама навешала елочной мишуры.
Папа велел мне стыдиться своей хандры.
Я лила в нее кофе, несла цветы,
Чтобы как-то спасаться от пустоты.
Я вставляла туда мужчин, подруг,
Книги, идеи, работу, и все вокруг.
Складывала конфеты и шоколад —
Я говорю: когда осень грустит — моросит дождь.
а Ты: — это незыблемая симфония постоянства.
Я же: обычно, что когда ничего не ждешь,
перемены вторгаются в твои пространства…
Ты говоришь: меж нами незримым почерком,
слова, многоточия, местоимения, фразы…
ювелирно сточены и выжжены до самого черна,
просрочены пароли, но в версии обновления фазы.
Я говорю: карма захлестнет и потопит нас в раз.
Ты говоришь: у каждого свой в жизни путь…
и свою, всяк летопись там пишет и связь
обрывается, не все — что есть и было, суть.