Итак, маркиз 7 лет воевал.
Там он скакал на лошади, сжимая скользкую от крови рукоять сабли и падая кувырком на траву с разрубленными камзолом и грудью. И лежал, рассматривая облака, и думал: когда вон то облако доплывёт до верхушки вон того дерева, надо попытаться встать на одно колено…

А вокруг грохотали пушки и барабанили барабаны. Не раз и не два де Сад заглядывал смерти в лицо, потому что был стремительным, как ветер, кавалеристом, а курносая была слишком неповоротлива и ленива, чтобы успеть повернуться к герою задом!

Всё это закалило его характер. Семь лет рукопашной — вполне достаточно.

Пройдя войну, молодой ветеран женился на одной доброй девушке. И вот тут… кхм… Он очень её уважал и любил! Но недобрые родители девушки через своих влиятельных друзей упрятали маркиза в тюрьму. Зачем он, дескать, посещает дома терпимости и порет розгами тамошний персонал. Хм!.. А им бы чего хотелось? Чтобы де Сад стегал их собственную дочурку? У человека посттравматический синдром, понимать надо!

Сидя в Бастилии, исхудавший, но не сломленный Донасьен Альфонс Франсуа де Сад подарил Франции её главный национальный праздник — День взятия Бастилии.

Дело было так. Отощавшие народные массы гуляли по Парижу, гадая, какой бы ещё винный погреб разграбить. Задумчивые ноги привели их под стены самого мрачнейшего застенка тогдашней Европы. Нестройными голосами народный хор затянул «Эх, дубинушку». Де Сад прижался лицом к решётке и выкрикнул:

— Заткнитесь, сволочи, три часа ночи!

А возбуждённым революционной ситуацией массам послышалось: «Спасите, граждане свободной Франции, в Бастилии убивают заключённых!» Так началась Великая Французская революция.

Забавно: говорят, что в дневнике тогдашнего короля Людовика XVI этот день был ознаменован записью, состоящей всего из одного слова — «rien» («ничего»). Это означало, что охоты в этот день не было.

Но вернёмся к нашему герою. За особые заслуги перед народом (а также потому, что всех остальных образованных людей революционеры быстро убили) гражданина Сада назначили сперва ответственным за революционную кавалерию, а потом — кем-то вроде народного комиссара здравоохранения.

Наверное, он бы ещё много кем успел побывать, но принялся отчаянно злоупотреблять положением: сначала спас от гильотины упрятавших его в тюрьму тёщу с тестем, потом отказался подписывать ещё какие-то расстрельные списки (и даже написал об этом письмо Робеспьеру, которое сам же потом и зачитал на заседании какой-то революционной кувырколлегии), потом помог бежать одному приговорённому к смерти офицеру…

Словом, революционеры упекли его обратно в тюрягу.

В общей сложности маркиз де Сад провёл в заточении 30 лет. Человек, о котором все думают, что он был изощрённым сладострастником, просто не имел для этого никакой возможности! Кроме той пары случаев с проститутками в послеармейской молодости, его репутация «садиста» не подкреплена ничем… кроме писательских фантазий.

Но что интересно — книги (15 томов!) написанные де Садом в тюрьмах, лишь отчасти состоят из нарочитых непристойностей. В основе это философские трактаты о человеке, о соотношении в нём «естественного» и «социального».

То есть мы (ну не мы, «они», люди) сами своими руками выковыряли из кучи жемчуга зёрнышки навоза и носимся с ними, торжествующе хохоча: «А-а-а!.. Вот он какой подлец! Вот негодяй!»

Это напоминает случай с Диогеном. Тем, который жил в бочке и днём с огнём искал человека. Однажды он произносил речь на городской площади. Его никто не слушал. Тогда Диоген начал «верещать по-птичьи» — издавать резкие и неприятные бессмысленные звуки. Вокруг сразу собралась сотня зевак. «Вот, афиняне, цена вашего ума, — сказал им Диоген. — Когда я говорил вам разумные вещи, никто не обращал на меня внимания, а когда защебетал, как неразумная птица, вы слушаете меня разинув рот».

Какие же «разумные вещи» излагал в своих трудах маркиз де Сад?

Это покажется странным, но он был традиционалистом и консерватором. В противоположность Руссо, считавшему, что все люди рождаются хорошими и лишь потом общество их уродует (а значит, общество следует переделывать), де Сад утверждал, что в человеческой природе, равно как в природе вообще, полным-полно агрессии и насилия. Зверушка ест зверушку, птичка клюёт птичку. Общество же существует для того, чтобы погасить человеческую природную агрессию, впитать её, отфильтровать и перенаправить в другие русла.

(Заметим, что сам он этим и занимался, канализируя свой внутренний порок в подобие художественного творчества. «Подобие» — потому что мы всё-таки за то, чтоб художник был сильным. Чтобы оставлял зло в себе, наружу выпуская добро. Если в искусстве нет добра, то в нём нет и общественной пользы, а если нет общественной пользы — нет и смысла. Это спорное утверждение, да, давайте поспорим. У меня есть практический аргумент.)

Руссо говорил: человек достаточно хорош для того, чтобы переделывать мир. Освободить человека — значит высвободить скрытое в нём хорошее, а ради этого не жаль устраивать революции. А сидящий в тюрьме де Сад говорил: освободить человека — значит выпустить наружу скрытое в нём низменное; переделка мира приведёт к тому, что худшие станут первыми.

Понятно, что у де Сада был «личный мотив». Он сам себя считал живой иллюстрацией своей философии — содержащимся в неволе злом. Это обесценивает его позицию. Но… Повторим: спас упрятавших его в тюрьму тёщу и тестя, помог избежать смерти многим людям, не побоялся пойти наперекор вождю революции… А это придаёт его позиции вес.