Шумели, заезжено, шины машин,
По рельсам шли, с лязгом, трамваи,
Пыхтели автобусы, тратя бензин,
Устало скрипя тормозами.
К сплошному движению по мостовой
Вливались шуршащие звуки
Спешащих куда-то, в заботах, людей,
Мелькали шубейки и брюки.
При этом потоке людской маеты
Сидела, почти неприметно,
На клумбе, где летом пестреют цветы,
Как будто одна в целом свете,
Дворняга, на мёрзлой, холодной земле,
Покрытой уже третьим снегом.
Возможно, мечтала она о тепле,
О косточке, корочке хлеба.
А мимо прохожих мелькала толпа,
В свои погружаясь заботы,
Решала различного рода дела
Спешащая куча народа.
Вся масса людей, за своей суетой,
Как будто бы не понимала,
Что нужно вниманье дворняге одной,
Которая всё им прощала.
Когда недостаточно так теплоты,
Безродной знакомо терпенье…,
Где в мире так много пустой маеты,
В сердечности — ограниченья.
Мы все подчинились каким-то делам
И часто грешим безразличьем
К заботам пчелы и печали осла…,
Ведь жизнью мы заняты личной.
Сидела дворняга на мёрзлой земле,
С понятною ей только грустью,
Искала она в разношерстной толпе
Внимания и благодушья.
Ей брошенный вызов нещедрой судьбой
О днях лучшей доли напомнил.
Быть плохо безродной, быть худо одной.
Собачья вся жизнь — у бездомных.