«Тяжелая дубовая панель со скрипом повернулась. Из черного проема дохнуло спертым воздухом подземелья. На секунду замер, прислушиваясь… Нет, скорее всего, показалось.

Он не знал, кто и когда построил этот ход царь Иван Грозный или еще его бабка, византийская принцесса Софья Палеолог знал только, что существует, чтобы понадобиться в случае чего. Еще подумал, что потому и понадобится, что существует.

Ибо все связано со всем. Не будь этого хода, и он не включил бы его в свой план. Может даже, не будь хода, и самого бы плана не было. А так, благодаря ходу, а значит, и Ивану Грозному, история повторяется. И человек повторяется.

Иногда ему и в самом деле казалось, что все уже было, и сейчас он просто повторяет одну из прежних своих жизней. Возможно, того же Ивана Грозного или жестокого (но справедливого) Тамерлана (с которым он даже чувствовал мистическую связь).

Истории нужны повелители, чтобы ускорить ход жизни, подтолкнуть колесо истории, которое рано или поздно начинает пробуксовывать. И тогда человечество охватывает темная тоска, как долгой зимой в заброшенной Курейке, на краю Земли.

В сущности, у всех великих много общего.

Меняются только имена.

Что, впрочем, укладывается в диалектический и исторический материа-лизмы (в которые, при желании, можно уложить все).

Даже этот страх облепляющий страх ночи, когда начинаешь понимать, что все „достижения“ такой же тлен, как и сама жизнь.

„Все проходит…“. Время не различает ни рабов, ни героев, и начинает закрадываться еще не страх, а некое предощущение страха (которое, порой, сильнее) страха за будущее. И настоящее. Которое ему уже не принадлежит.

И тогда ход последняя надежда. Последнее испытание судьбы.

И, как всегда, это до дрожи знакомое, что в темноте кто-то есть. Может быть. Подстерегать… и только ждет момента, чтобы исполнить приговор.»