Год стоял на краю и смотрел на прохожих вниз,
собираясь шагнуть на сцену из тьмы кулис.
В декабре все смурны: надо в джинсах карман подшить
и до премии как-то ведь надо ещё прожить,
закупить всё к салатам, со скидкой шампань и шампунь;
на работе всем что-то должен, куда ни плюнь.

Вот идёт, словно денди одетый, холёный клерк,
в голове он считает дни: вот среда, четверг,
завтра пятница, завтра в бар, как же всё доста…
Чёртов лёд! Реагенты! Скорей бы уж всё расста…

Вот Марина Степанна, в каждой руке — пакет:
тащит внукам подарки. Сегодня был педсовет,
объявили: без премий, ЧП, чиним школьный водопровод.
Жаль… хотела ведь блузку себе подарить прям на Новый год.

Вот Никита, ему восемнадцать, в ушах — Шевчук,
вчера батя нашёл сигареты в кармане брюк.
Был скандал, мать хранила холодный нейтралитет.
А ещё Никитос любит Олю. Она его — нет.

Вот Наташа, ей сорок, она разучилась мечтать.
Нет семьи, нет друзей, появилась седая прядь,
пропадает в работе: «Пусть сдохну, но поднажму!»
Она ждёт не конца декабря, а конца всему.

Год стоял на краю, собираясь шагнуть на раз:
«Я не спас их всех. Я их всех, чёрт возьми, не спас».
Пандемия, законы, ракеты, девятый вал —
что там дальше? Не знает никто. Вот и он не знал.

Год стоял на краю: надежды, похоже нет.
Но увидел он вдруг неяркий, но плавный свет:
под пушистым снегом, что улицу заносил,
не смотря на витрины и на огоньки такси,
встала девушка, шарф до носа, большой рюкзак
и хитрющие цвета корицы и тмина глаза.
Улыбнулась куда-то безадресно вверх, а потом,
стоя под фонарём, ловила снежинки ртом,
улыбалась, и, кажется, мир в этот миг затих.
Год стоял на краю. И ему пришёл этот стих.

Год стоял на краю, где надежды, казалось, нет,
а внизу, вопреки всему, был другой сюжет.
Год стоял на краю. Был декабрь. И мир в свету.
Он смотрел на неё и думал: не упаду.