Он читает Сартра (последний бог). Он бы мог пожить ещё. Точно мог
дописать ту самую, без конца. Только вот не помнит того лица,
о котором жил, и дышал и пел. Столько черт запомнилось, столько тел
всяких птичек, ищущих в нём ловца, — что угодно, кроме её лица.
Чьи глаза вонзаются бликом в сны, разрезают сердце, из глубины
достают то демона, то творца, — Как понять, не помня её лица?
Он встаёт и пишет, потом ещё. И рассвет, касаясь небритых щёк,
оживляет душу внутри рубца, где хранится тайна её лица.