Часть 1. Искандар

Я возвращалась со школы домой по мартовским еще холодным улицам нашего приграничного городишки мыслями о том, чтобы пожевать хотя бы корочку хлеба, пусть даже и чёрствую, но желанную; я и не мечтала о воздушных горячих лепешках посыпанные черным кунжутом и испускающими аромат чуть ли не на всю Наримановскую, — куда там! — такое лакомство большинство семей в нашем захолустном городишке едва ли могло себе позволить после войны, а если и могло вволю наесться всякими вкусностями, то лишь по праздникам, гм… да и то — не все. Помню я и этот буханочный хлеб местного хлебокомбината со склизкой мякиной, будто испеченный из антрацита, а на вкус — не приведи бог! Однако если такое изделие нарезать ломтями и поджарить на сковороде, а потом помазать яблочным повидлом, то ничего — за пятый сорт сойдет. До семнадцати лет, пока я не оказалась в Ташкенте, я и не подозревала о существовании конфет, печений и тортов, а тем более мороженого, и если бы кто меня угостил подобными лакомствами в детстве, то я, наверное, потеряла бы сознание от их вкуса, ибо я, не изведав этих волшебных лакомств ребенком, мечтала всего-навсего о корочке хлеба, пусть даже и черствого…
Вернувшись домой, я застала у нас дома дядю Искандара — он навестил мою маму, свою старшую сестру, чтобы подогнать неплотно закрывающиеся окна, пропускавшие во внутрь холод а, особенно, эту мерзкую пыль после Афганца — пыль, оседающую, кроме жилого помещения, везде: и в глазах, и в горле, и в легких.
—А, Гульнара, вернулась? — приветливо воскликнул дядя, насаживая оконную створку на петли. Я радостно кивнула головой в предвкушении, что дядя принес с собой гостинцев. За ним это водилось — радовать меня всякими вкусностями, да и вообще всех детей. А до этого события он привез из Туркмении — был он там на заработках — огромные туркменские чуреки, лепешки, и огромного копчённого осетра, с которого стекал свой собственный жир. Это было по истине волшебство, которое я никогда не забуду в своей жизни.
—Ты извини, племяша, сегодня я без гостинца, — сказал дядя, глядя на меня и понимая, что я голодная. —А кстати, Гульнара, как на счет варёных яйц? Будешь есть их? — я радостно закивала головой. —А сколько будешь? — продолжал он задавать интригующие меня вопросы.
—Я бы съела две дюжины яиц, дядя Искандар, — ответила я, даже не подумав.
—Две дюжины говоришь?! — как бы удивляясь спросил он. —А не шутишь? — и расценив мое молчание как знак того, что я не шучу, а на полном серьезе, опрометью помчался вон из дома.
Минут через пятнадцать дядя вваливается с огромным кульком яиц, топленным маслом и четырьмя ароматно-пахучими лепешками. Я от такого зрелища даже вздрогнула: «А не снится ли мне все это?»
Мама сварила в крутую яйца и накрыла на стол.
—Ну, Гульнара, вот тебе твои две дюжины, — радостно воскликнул дядя, вплотную пододвигая ко мне тарелку с уже очищенными от скорлупы яйцами. —Давай расправляйся с ними!
Съев от силы три яйца, я умоляюще посмотрела на дядю, мол, больше не лезет.
—Я так и знал, племяша, — уже серьезным тоном сказал он. —Как говорил Пушкин Александр Сергеевич, мой тезка: «Если у страха глаза велики, да ничего не видят, то у голода они жадные». А на счет яиц, это я так… пошутил. Ты не серчай на меня, племяша. Просто у меня хорошее настроение… Скоро женюсь на хорошей девушке!
Меня уже сморило, стало клонить ко сну от утомления и сытости, и я, зевнув, поблагодарила дядю за обед. Он, видя, что я хочу спать, сказал:
—Ну, ладно, племяша, иди отдыхай, а мне надо заканчивать с окнами.

Часть 2. Фархад и Ширин

—Я прослушала твой рассказ, Фархад, и была впечатлена, — произнесла девушка лет двадцати, идя под руку с высоким и плечистым мужчиной на вид лет сорока.
—Впечатлена тем, что твой визави так гениально написал рассказ? — иронично заметил мужчина.
—И этим тоже… Кажется, ты пишешь не хуже признанных писателей: все так лаконично, но объемно, живо, а главное — твой рассказ не вымысел, а жизненная правда. И дядя твоей мамы такой…
—Какой?! — продолжал поддерживать разговор мужчина.
—Звучит, конечно, пошло, но он самый настоящий мужчина. Он умеет ладить с детьми. И разговор поддержит нужным словом, и пошутит… На все руки мастер: и гвоздь забьет куда надо, и порядок в доме наведет — ясно, что он очень хозяйственный… Да и вообще дядя твоей мамы показался мне почему-то похожим на тебя…
—Что ты, — перебил мужчина девушку, — в сравнении с ним я просто желторотый птенец. В самом деле, Ширин, он был крут. И если мне удалось хоть как-то изобразить его крутость, то я только рад этому. Он, можно сказать, прошел огни, воды и медные трубы. В молодые годы успел отбыть срок на зоне в Табошаре. Прикольное ему там дали погоняло — Сашка Хохол.
—Что это за такой Табошар? — спросила девушка. —И почему Сашка Хохол, если он твой дядя?
—Ну, во-первых, Табошар в те времена, когда он, дядя моей мамы, оказался там — не по своей воле, имел статус посёлка городского типа и служил базой для изыскателей и горняков. В нулевых получил статус города и, кажется, его переименовали. Не помню современного названия, да и неважно. Так вот, в этом самом некогда Табошаре, что, кстати, в Таджикистане, в советские времена, еще в середине сороковых годов, начали добывать урановую руду для ядерной бомбы. Нам тогда для ядерного паритета с Америкой позарез нужна была атомная бомба. Ну, так вот, маминого дядю, как крымского татарина, отправили туда на поселение. Ну, потом не без помощи его старшей сестры, то есть, моей бабушки, и ее мужа, моего дедушки, его оправдали, узнав, что он не крымский татарин, а казанский, ну и, как следствие, его освободили. На зоне он был на хорошем счету. Ясное дело — работяга, да и с людьми умел ладить. Бабушка очень любила своего брата Искандара… А вот сестер она своих, а было у нее три сестры, не очень-то жаловала, особенно самую младшую — Диляру.
—Интересная история, — задумчиво произнесла девушка, поправляя себе прическу. —Табошар… Урановые рудники… Ядерный паритет… Сашка Хохол, который и не хохол, и даже не крымский татарин… Ну, а во-вторых, Фархад? Ты сказал «во-первых». Так, что же во-вторых?
—А разве я не сказал?! — удивился мужчина. — Ах, да, дядя Искандар был похож на славянина: голубоглазый, волосы светло-русые, кожа белая, высокий, грудь колесом… Вот, видимо, поэтому его и прозвали Сашкой — на славянский лад. А Хохлом… Может, он что-то и сбацал по-хохлацки своим братьям по несчастью.
—Ну, а все же: почему же Сашкой, а не скажем, Васей?
—Потому что Искандар — это Александр, а Александр — это Сашка. Логично?
—Гм… логично, — улыбнулась девушка и плотнее прижалась к мужчине, будто маленькая девочка прижимается от холода к отцу.
Парочка все также двигалась мелким шагом по искусственно освещенным улицам ночного Ташкента и только тогда, когда она пересекала мост через Анхор, девушка нарушила затянувшуюся паузу:
—Глядя на твою маму, я невольно подумала, что ее растили в неге и холе… А оказывается…
—Что оказывается?
—Она девочкой мечтала о корочке черствого хлеба… Уму непостижимо! Ужас какой!
—В те послевоенные годы все дети мечтали о корочке черствого хлеба, так как в стране был голод, холод, а кто-то жил и в землянках, между прочим.
—Я бы не сказала, что все, — возразила девушка. —Моя прабабушка, как и ее братья и сестры, насколько я знаю, как раз росли в холе, неге, в заботе. И, насколько я знаю, они ни в чем не нуждались…
—Видимо, твой прадед был партийной шишкой, и получал правительственный паек.
—Он был, как мне рассказывали, министром связи.
—Ну, тогда понятно, что твои предки в советские времена росли в неге и в холе, — улыбнулся собеседник.
—Фархад, ты издеваешься?
—Что ты, моя принцесса, я просто подтверждаю твою мысль.
—Правда, прабабушка прожила всего-то 56 лет, а бабушка и того меньше.
—А маме твоей сколько лет сейчас?
—Маме? Она у нас еще цветет и пахнет — ей за сорок. Она у нас модница и все такое… Слушай, Фархад, неужели твоей маме восемьдесят один год? — решила поменять тему девушка.
—Что, не тянет на этот возраст?
—Как бы это сказать… Дело в том, что… Понимаешь…
—Ширин, я смотрю, ты кота за хост поймала…
—Я хотела сказать, что ей едва ли и шестьдесят можно дать. Даже удивительно. Да и сестры твои очень моложавые, особенно старшая. Когда я узнала, что ей шестьдесят, я ахнула. Самое большее я бы ей дала тридцать пять.
—А мне, Ширин, сколько бы ты дала? — не без кокетства спросил мужчина.
—А ты — свет очей моих, мой господин, — нежно произнесла девушка и вновь плотнее прижалась к рядом идущему мужчине.
—А ты, Ширин, — та еще восточная пери!
—Спасибо. Приятно слышать эти слова от любимого мужчины, — подумав немного, девушка добавила: — Послушай, ты ведь старше моего отца на целых семь лет, а он по сравнению с тобой…
—Старый, хочешь сказать?
—Не то, чтобы старый, а… Но ты молодежный, что ли… Я вот с тобой могу на «ты» и без всякого прибавления к твоему имени «ака». Мне с тобой легко, проще, нет этих ненужных условностей, а отец у меня… Чересчур серьезный, что ли… Может работа его обязывает… И мысли у него какие-то тяжеловесные стали в последнее время. Много мудрости на себя напускает… Стал часто поучать жизненным премудростям и меня, а особенно, моих младших братьев. Скажи, может, холостая жизнь наложила на тебя такой отпечаток — отпечаток молодости?
—Да не такой уж я и молодой… Тем более в браке успел я прожить двадцать лет, пока не развелся.
—Ты был в браке?! — удивилась девушка.
—Да. Тебя это удивляет?
—А ты ничего мне не говорил про это… И дети у тебя есть?
—Да, двое сыновей, которые, кстати, старше тебя. Я уже и дедушка.
—А где же жена-дети?
—О, далеко отсюда — за границей. Жена бросила меня, да и детей настроила против меня и все такое. Она сейчас на своей исторической родине, а я вот живу бобылем вот уже десять лет.
—Такой мужчина — и бобылем? Это же несправедливо! Несправедливо, я тебе заявляю! Такого хорошего и бросили на произвол судьбы…
—Да не такой уж я и хороший. Признаться, мужем я был никудышным, а отцом — и подавно.
—А в чем это проявлялось?
—Жене — изменял, детей — не воспитывал.
—Но семью же ты не бросал?
—Нет, не бросал… Зато меня бросили, и это — факт. Но я ни о чем не жалею. Просто жена меня опередила. Ей представился удобный случай, вот она им и воспользовалась. Да и потом, она знала, что родину свою я ни за какие коврижки не променяю. Претензий я не имел к ней, дал развод и все — они были свободны, как перелетные птицы. Жену я разлюбил задолго до развода, дети выросли, что еще? Держаться что ли за них? Не в моем это характере — гордый я!
—Мне кажется, ты все же зол на них…
—Ширин, если ты не против, поменяем тему, а? Сейчас есть ты, есть я, есть настоящее… Неужели нам нужно ворошить прошлое, наступая друг другу на больные мозоли?
—Я согласна с тобой, Фархад, просто мне ты сам интересен, твоя жизнь, а значит, и твое прошлое… Я хочу тебя познавать, понять, что ты за человек. И… кажется, я тебя…
—Любишь?! — спросил мужчина, остановившись и впившись в глаза девушки.
—Знаешь, Фархад, — опустив голову начала девушка таким тоном, как бы оправдывая свою любовь к великовозрастному мужчине, — мне уже трудно представить свою жизнь без тебя.
—Я верю тебе, Ширин, душа моя. Кажется, и я не смогу пережить разлуку с такой удивительной женщиной, как ты. Ну, вот, — улыбнулся мужчина, — дожил и я до того дня, когда я запел свою лебединую песню…

20 февраля, 2023 г.