Сегодня авторы детективного, приключенческого, фантастического, романтически-любовного чтива особенно не грузят себя, каким слогом писать — выбирают они что-то нейтральное, удобное для понимания таких же незамысловатых читателей, какими они являются писателями.
Для хохмы, я выбрал отрывок из «Тихого Дона» Михаила Шолохова и адаптировал его, то есть, исказил под пошлую современность — под то, как написал бы то же самое нынешний писака.

Квази-«Тихий Дон», книга 1, глава 1

Двор Мелеховых находится на самом краю хутора. Ворота дома ведут на север к Дону, откуда идет высокий спуск к берегу. На восток проходит Гетманский шлях, а на развилке стоит часовня, за которой тянется степь. С юга можно увидеть меловую гору. На запад идет улица, пересекающая площадь и упирающаяся в займище.
…После русско-турецкой войны в хутор возвратился казак Мелехов Прокофий. Он привел с собой маленькую женщину, турчанку, прятавшую в шаль свое лицо; она редко показывала свои тоскующие одичалые глаза. Пахла шелковая шаль как-то странно, а необыкновенные узоры ее вызывали у баб зависть. Пленная турчанка сторонилась родных Прокофия, и старик Мелехов вскоре отделил сына. В дом сына не ходил до смерти — не забывал обиды.
Прокофий обстроился скоро: плотники срубили избу, сам пригородил загон для скотины и к осени увел на новое хозяйство сгорбленную иноземку-жену.
Шел с ней за арбой с имуществом по хутору. Весь хутор, от мала до велика, глазели на идущих. Казаки молча посмеивались, перекликались бабы, ватага детей улюлюкала Прокофию вслед. Он шел спокойно, шел гордо, красуясь своей белёсо-чубатою головою. И все же он нервничал, судя по тому, как катались у него желваки и как меж бровей проступил пот.
С той поры редко видели его в хуторе, не бывал он и на майдане. Жил в своей избе, на самом краю у Дона, бирюком. По хутору про него и его жену пустили слух. Ребятишки рассказывали, будто видели они, как Прокофий, когда наступал вечер, на руках носил жену до Татарского кургана. Сажал ее там спиной к камню, садился с ней рядом, и так подолгу глядели они в степь. Глядели до тех пор, пока ночь не наступала, а потом Прокофий кутал жену в зипун и на руках относил домой. Хуторяне даже не знали, в чем дело. Говорили о жене Прокофия разное: одни утверждали, что не было еще такой красавицы в хуторе, другие — наоборот.
Решилось все после того, как самая отчаянная из баб, Мавра, сбегала к Прокофию будто бы за свежей дрожжами. Пока Прокофий лазил в погреб за дрожжами, Мавра успела разглядеть турчанку, которая ей очень не понравилась.
— Страшная у нашего Прокофия жена, — рассказывает Мавра бабам, — глаза — черные, большие, моргает ими, как черт, прости бог.
Пошла по хутору молва, что жена Прокофия ведьма. Одна из баб божилась, будто на второй день троицы, перед светом, видела, как турчанка, простоволосая и босая, доила у них во дворе корову. Вскоре у коровы пропало молока, а потом она и вовсе сдохла.
В тот год случился небывалый падёж скота. На стойле возле Дона каждый день пятнилась песчаная коса трупами коров и молодняка. Падеж перекинулся на лошадей. Таяли конские косяки, гулявшие на станичном отводе. И вот тут-то прополз по проулкам и улицам черный слушок…
С хуторского схода пришли казаки к Прокофию.
Хозяин вышел на крыльцо, кланяясь.
— Слушаю вас, господа старики?
Толпа молчала.
Наконец один подвыпивший старик первым крикнул:
— Приведи нам свою ведьму! Суд будем чинить!..
Прокофий кинулся в дом, но в сенцах его догнали. Рослый казак, Люшня, стукал Прокофия головой о стену, уговаривал:
— Не шуми, не шуми, нечего тут!.. Тебя не тронем, а бабу твою в землю закопаем. Лучше ее уничтожить, чем всему хутору без скотины гибнуть. А ты не шуми, а то мозги вышибу!
— Тяни ее, суку, во двор!.. — кирнули с крыльца.
Один из казаков схватил за волосы турчанку, бегом протащил ее через сени и кинул под ноги толпе. Турчанка кричала.
Прокофий раскидал шестерых казаков и, вломившись в горницу, сорвал со стены шашку. Давя друг друга, казаки шарахнулись из сенцев. Размахивая шашкой, Прокофий сбежал с крыльца. Толпа разбежалась кто куда.
У амбара Прокофий настиг Люшню и рубанул того сзади до смерти. Казаки, выламывавшие из плетня колья, сыпанули через гумно в степь.
Через полчаса осмелевшая толпа подступила ко двору. Двое разведчиков, пожимаясь, вошли в сенцы. На пороге кухни лежала его жена; из ее рта ворочался язык. Прокофий, с трясущейся головой и остановившимся взглядом, кутал в овчинную шубу попискивающий комочек — преждевременно родившегося ребенка.