От автора: Торжественно клянусь — история реальна до мозга костей) А про крылья мы все равно никому не скажем.
Ряба — слепая кошка, которая досталась нам волею случая. Потеряла зрение из-за людской агрессии и скудоумия — какие-то скоты выкинули ее из машины прямо посреди трассы, и следующий же автомобиль ударил ее по голове. Несчастное животное чудом спасли ехавшие в противоположную сторону парень с девушкой. Передали на выхаживание знакомым волонтерам, а те — нам. Все думали, что она не выживет, но нет, котька обзавелась титановой пластиной в черепе и живет припеваючи. А что слепая — ну и шут с ним. Можно подумать, вкусно жрать и красиво жить это как-то мешает.
Мы гуляем с ней в теплую погоду во дворе многоэтажного дома, учимся заново ощущать мир — только кончиками лап вместо глаз. И, конечно, собираем вокруг себя целую ораву детей. Сначала они пугались котячьей изуродованной мордашки. Теперь — ходят за зверюгой хвостиком, усердно наглаживают, берут на руки.
Ряба детей не очень любит, но их нехитрые ласки принимает охотно. Можно сказать, у них симбиоз. Так и проходят прогулки — в толпе гомонящей детворы.
Хмурый темнолицый подросток с поцарапанной щекой сердито смотрит на нас из беседки. Он ощутимо старше остальных и явно — заводила компании. Выражение глаз его не оставляет сомнений — бандит растет. А уж редкие слова, вылетающие из сурово сжатого рта, убеждают в этом окончательно.
«Наверняка папаша — пьяница, а семья неблагополучная, — думаю я, ковыляя вдоль тропинки и нарочито шаркая ногами, чтобы слепая Ряба, что бредет следом, всё слышала и не сбилась с пути. — И желторотиков учит гадостям всяким. Сегодня они котов нянчат, а завтра начнут мучить под его руководством».
Следующие пару дней я обхожу долговязого хулигана стороной. Но на третье утро он вдруг сам возникает передо мной, как чертик из табакерки. Пацан проходит через толпу детворы, лениво поводя острым плечом. Ряба чует впереди чужое присутствие и замирает в страхе, поводя безглазой мордой влево-вправо.
— Эт че с ней? — словно выплевывает он колючие слова.
— Живодеры, — морщусь нарочито-равнодушно, ему в тон. — Поиздевались.
Пацан хмурится еще больше, и в глазах его мелькает что-то совсем хищное, жесткое:
— Чо, …, правда? Врете, небось.
Пожимаю в ответ плечами и отхожу в сторону. Вот еще, доказывать что-то хамовитому сопляку.
Ряба тем временем крутится среди обступивших ее детей и жалобно плачет — для шагательного маневра ей нужно пространство, а куда тут идти, если вокруг непознаваемые объекты, мешающие ориентации? Мальчишки вокруг шумят, затем подхватывают ее на руки, усердно наглаживают. Но кошка устала от общения и плачет еще громче.
Вежливо прошу отпустить животину, разгоряченная ребятня меня не слышит. Уже собираюсь просто подойти и забрать ее, но меня опережают.
«Вы, …, глухие, что ли? — цедит давешний хулиган, возвышаясь над оторопевшими детьми. — Отпустили Рябу, вам же русским языком сказали, устала она».
Через секунду кошка оказывается у меня в руках.
На следующий день мы не гуляем, берем перерыв от слишком бурных впечатлений. Вечером иду с работы через галдящий двор, полный детей всех возрастов.
«А Ряба выйдет?» — орет мне вслед смешная девочка с косичками.
Отвечаю, что нет, так как кисонька устала и ей надо отдохнуть.
Давешний хулиган сидит на качелях, не сводя с меня внимательного взгляда. Затем вдруг встает и делает шаг навстречу.
— Это… — начинает он, затем умолкает, подбирая слова, и вдруг выпаливает. — А хотите, я вам таблетки подарю от глистов? Бесплатно! У меня дома есть!
Я удивленно моргаю. Где-то в районе переносицы начинает щекотать от нежности.
— У нас тоже есть, дружок. А твоими таблетками давай потравим глистов бездомным котикам, живущим в подвале? Они ведь тоже паразитами болеют.
Когда на двор спускаются сумерки, мы как раз заканчиваем травить глистов и кормить бездомышей, а муж выносит на улицу Рябу — та, видимо, решила, что хватит отдыхать, и начала голосить у дверей, просясь на улицу. Я сижу на лавке у подъезда, дышу навалившейся влажной темнотой с ароматом сирени. Долговязый поцарапанный мальчишка держит Рябу на руках, а та доверчиво к нему льнет. Он осторожно гладит обезображенную голову, чешет за перекошенным ухом и что-то шепчет ей в затылок.
А мне вдруг на секунду кажется, что за спиной его качаются крылья. Буквально на долю секунды, словно обман зрения. Мазнуло пестрое перо на границе реальности и небытия… и пропало. И я едва не захлебываюсь навалившимся стыдом. Вспоминаю, что надумала себе всякой ерунды просто на пустом месте. За колючие глаза, за расцарапанное лицо, за хлесткую речь, перемежающуюся нелитературной бранью. Но ведь он никому ничего плохого в эти дни не сделал. Он просто сам по себе такой суровый. Как воин и защитник былых эпох. Ему ли миндальничать с малышами?
Парень протягивает мне полусонную кошку и говорит: «Я заклинание над ней прочитал волшебное. Теперь все у нее будет хорошо. Вы же мне верите?».
И улыбается — криво, одним уголком рта, но глаза при этом спокойные и очень печальные.
Верю, дружок. Конечно, верю.
А про крылья твои мы никому не расскажем.