Довлатов писал, что вот жил-жил, а когда пришло время уезжать из страны, набрался всего один чемодан вещей. Ну все читали, знают.
И я вдруг задумался. А если бы мне пришлось уезжать, что было бы в том метафорическом чемодане.
Фотография мамы — которую я снял на «Зенит», сам напечатал. Заяц в полосатых штанах — облезлый уже, но любимая игрушка из детства. Большая кружка, подарок старшей дочки, сама вылепила из глины, расписала. Крохотная статуэтка Андерсена — сын привез из Дании. Пустая бутылка из-под Бехеровки — мы выпили ее с парой лучших друзей счастливым летним вечером 1985 года, она так и хранится с тех пор. Открытка младшей дочки, где еще четырехлетней она написала кривыми буквами «Я всех люблю». Стеклянный графин в виде петуха — вещь дурацкая, никогда не пользуюсь, но всю жизнь таскаю с собой, устанавливаю наверху, чтобы петух наблюдал за тем, как я старею.
Так, а вещи? Вещи-то, шмотки?
Пожалуй, одну. Черный теплый шарф — куплен давно, но мы с Линой вечно из-за него ругаемся: кто сегодня наденет.
В общем, места останется полно в чемодане.
Ах да, книги же. Ну нет, книги тяжелые. Возьму три — «12 стульев», «Сто лет одиночества», рассказы Борхеса. Ладно, еще том из собрания Гоголя, там, где «Мертвые души».
Да, и гитара. Ее подарили друзья на пятидесятилетие. Хорошая гитара. Трень-брень я не очень, для себя в основном. Окуджава там, Галич, романсы, битлы. В чемодан, правда, не влезет, отдельно придется.
Ну и хватит.