Притча о черном аисте.

УТРО

Стик с интересом поглядывал по сторонам. Он совсем уже не боялся высоты: пару дней назад он научился летать и теперь, расположившись на краю широкого уступа, беспечно болтал лапками над пропастью. Кряхтя и охая, усаживался рядом со Стиком большой старый Аист. Спустив, наконец, непослушные голенастые конечности с камня, он повернул клюв к восходящему солнцу и прикрыл глаза.
— Ой… Дед… Что это там, а? Справа? Такое большое, переливается?
Прикрытые веки дрогнули, но старик ответил не сразу. Повернул голову к Стику и сидел так некоторое время с закрытыми глазами. Малышу стало не по себе. Дедовы глаза внезапно открылись и, не мигая, уставились на внука. Стик уже пожалел, что задал вопрос, но отступать было некуда, и он ждал, когда Дед заговорит.
— Это Гора Вечной Жизни, малыш. Туда уходят… когда…
Дед снова прикрыл глаза.
Суровая гора, отливая перламутром, мощно возносилась ввысь. Вершина ее, проткнув небесную сферу, существовала уже в другом пространстве. Именно туда, в это непознанное, но неизбежное, все чаще всматривался старый, видавший многое на своем веку, Аист. Он был готов к переходу и желал этого, и ничего уже не держало его здесь, давно бы ушел… если бы не забота о воспитании внука, которая так внезапно легла на его дряхлые плечи.
— Дед… мама улетела туда?
Седые косматые брови сдвинулись.
— Дед, ну Дед, и папа тоже?
Аист глубоко вздохнул. И ничего не ответил.
Стик обиделся. Ему было неприятно, что Дед не отвечает на вопросы. Ну и пожалуйста, я тоже тогда буду молчать, подумал он и отвернулся от Деда. И тут же нарушил обет молчания.
— Дед, Дед! Смотри, какой дым, что это?
Густой серый туман стелился вдоль левой части небесной сферы.
— Это Город, Стик. Там всегда грязь и смрад.
— Наверное, аистам там тяжело жить.
— Аисты там не задерживаются. Там люди живут. Они думают, что так правильно.
— Неужели они не знают, что можно жить по-другому?
— Некоторые знают. Но… их пока очень мало.
— Так почему же тогда они не расскажут об этом всем остальным?
— Сложный вопрос, Стик, — тихо ответил Аист, — Они рассказывают. Но их не хотят слышать. Те, которых большинство, считают это знание ущемлением своих прав.
Стик замолчал. Как много еще предстоит узнать! И как хорошо, что Дед так добр, что позволяет с собой разговаривать.
— Дед, ты когда-нибудь бывал там, в Городе?
— Конечно. Каждый аист должен регулярно посещать Город.
— Должен? Зачем?
— Так определено. Мы — вестники, приносим радость в дом к человеку. Или уносим. Видишь летящего аиста?
— Это у которого в клюве что-то на корзинку похожее?
— Да. Этот аист несет в Город радостную весть.
Стик обрадовался.
— Здорово! Значит, люди нас любят? И ждут?
Старик опустил клюв. Он понял, что пора объяснить внуку, кто он и зачем пришел в этот мир.
— Не всегда, малыш. Некоторым совсем не нравится радостная весть.
Глаза Стика округлились.
— Не нравится?! — переспросил он. — Как же это может быть? И что тогда?
— Тогда люди избавляются от нее, и радостную весть, вернее, то, что от нее осталось, забирает черный аист. Он уносит ее на Гору Вечной Жизни.
— Черный аист? Разве такие бывают?
— Бывают, Стик, — Аист вгляделся в мутно-серое марево. — Я ведь и сам был черным аистом. Давно это было. Поседел, видишь, совсем, совсем белый стал. Стик, малыш, ты скоро повзрослеешь, и тогда… — видно было, как трудно даются старику эти слова, — и тогда у тебя вырастут черные перья.
Что-о-о?! — Стику слезы навернулись на глаза.
Вот-так так… Что же это получается, подумал он. Я стану черным аистом? И, если Дед не придумывает, мне всю жизнь придется летать к тем, кто избавляется от радостной вести? Но почему именно я? Так определено, прозвучал где-то внутри голос Деда.
Старый аист взглянул на хлюпающего внука. Со скрипом в перьях расправил крыло и прижал Стика к себе.
— Не грусти, Стик. Ты будешь уносить радостную весть в жизнь вечную. А там ни дыма, ни смрада, ни грязи. Только блаженство, покой и радость.
— Дед, а как я узнаю, что нужен там, в Городе?
— Узнаешь, малыш. Каждому черному аисту дается такое знание.
Стик прерывисто вздохнул, с тоской оглядел свои пушистые белые крылышки, и на них одна за другой скатились две прозрачные росинки.

ДЕНЬ
С каждым днем жара в Городе становилась все невыносимей. Казалось, ветер забыл дорогу в это проклятое место. Пыль стояла столбом и никуда не собиралась двигаться. Люди додумались торговать чистым воздухом, и теперь продавцам товара, приносившего баснословные барыши, крайне невыгодно было наводить в Городе чистоту и порядок. Тех, кто пытался призвать окружающих к разуму и напомнить, что чистый воздух был когда-то бесплатным Даром, объявляли безумцами. Безумцам пока дозволялось собираться для совместных молений, и тогда над их храмом рассеивалась мгла.
…За пределами Города черный аист, наконец, вдохнул полной грудью. Зарядил дождь, и Стикус почувствовал, как смывается мерзкая липкая пленка с его великолепных перьев. Он приучил себя не думать и не рассуждать. Сколько раз он вспоминал Деда с его мудростью. Стик, наставлял он повзрослевшего внука перед первым полетом в Город, ты не должен задавать себе вопросы, ты просто обязан выполнять порученное тебе дело, и всё. Мы не люди, мы аисты, и скажи спасибо, что тебе не надо мучиться сомнениями в правильности своего выбора. Он давно сделан за тебя, за меня, и за всех наших сородичей. Посмотри, как мы живем. Какая красота вокруг. Посмотри на наши величественные горы, моря, полные рыбы, густые леса. Как прозрачна хрустальная вода в наших родниках и какими ароматами напоен наш воздух. Всё это было и у людей. И смотри, как они распорядились этим богатством. Знаешь, почему они погрузились во тьму? Потому что сделали неправильный выбор. Когда я был молодым, всё еще было терпимо. Над Городом только-только образовывались первые серые облачка. А теперь люди с трудом видят друг друга сквозь эту жуткую гарь. Если бы не свет разума и любви, которые несет в себе горстка смиренных смельчаков, Город давно бы умер.
Стикус никогда не заглядывал в корзинку с останками радостной вести. Кроме самого первого раза. Тогда он подумал, что ему мерещится кошмар. И он даже несколько раз зажмуривался, надеясь, открыв глаза, увидеть что-то совсем другое. Но кошмар не исчезал, и Стикус оценил, насколько прав был Дед, объяснявший внуку, куда не следует черному аисту совать свой нос. И, когда он, захлебываясь слезами, долетел до Горы Вечной Жизни, вручил печальному Ангелу свой страшный груз, на его глазах произошло невероятное: в корзинке началось шевеление, и через мгновение то, что повергло в ужас молодого аиста, превратилось в чудесного кудрявого малыша с легкими крылышками за спинкой. Крылышки пришли в движение, и малыш легко воспарил к вершине, на прощание улыбнувшись Стикусу и помахав ему ручкой. Потрясенный аист долго не мог придти в себя. В чувство его привел печальный Ангел, указавший на подлетавших одного за другим черных аистов с корзинками в клювах. Стикус понял, что ему пора улетать. Взмахнул сильными крыльями и направился в сторону скалы с большим широким уступом, где, как он предполагал, Дед дожидается его рассказов о первом рабочем дне.
Еще издалека Стикус понял, что любимое им с Дедом место для бесед пусто. В сердце птицы шевельнулась тревога. Он несколько раз облетел гору, разглядывая те места, где мог, по его мнению, находиться Дед. Старый Аист пропал. Тогда Стикус решил, что будет ждать старика, сев на уступ. Мало ли куда он мог отлучиться. Однако нехорошие предчувствия сбылись. Приземлившись на место, Стикус нашел большое седое перо, подсунутое под тяжелый камень. И тут молодой аист понял, что Дед попрощался таким образом со своим Стиком перед уходом на Гору Вечной Жизни.
Ну почему именно сегодня? Дед? Когда ты так нужен мне, когда столько всего произошло и мне очень больно одному. Дед, ну только не сейчас! Стикус в отчаянии посмотрел на Гору Вечной Жизни. И вдруг понял, что означали вчерашние слова Деда о том, что по-настоящему сильным черным аистом его сделает потрясение, пережитое один на один с самим собою. Утром следующего дня Стикус был уже другим аистом. Бесстрастным, бесстрашным и безмолвным.
А дальше начались будни. Работы с годами прибавлялось. По вечерам он прилетал на уступ и, обратив взор на Гору Вечной Жизни, вел с Дедом мысленные философские беседы. Однако сон быстро одолевал уставшего за день аиста, и беседы становились все короче. Во сне Стикус видел смеющихся ангелочков, тянувших к нему свои пухленькие ручонки и называвших его мамой.
ВЕЧЕР

Последнее время стало поскрипывать левое крыло. Старею, рассуждал про себя аист. Помнится, Дед тоже левым скрипел. В полете теперь приходилось рассчитывать силы, потеря которых день ото дня становилась всё ощутимей. Стикус без сожаления смотрел на то, как тускнеют некогда роскошные перья, как теряется скорость и красота его полета, и, казалось, ему нет никакого дела до ноющей боли в суставе. Работа превратилась с годами в рутину. Долетел, принял, доставил, сдал, улетел. Перерыв на сон, и снова челночная жизнь без единого выходного дня. Человек давно бы сошел с ума, но аисты — совсем другое дело. У аистов нет выбора. Так определено.
Вечерами Стикус позволял себе немного вольности — расположившись на любимом уступе, глядя на темнеющий в сумерках бок Горы Вечной Жизни, безмолвно поболтать о том, о сем с дедулей, которого он любил иногда снисходительно пожурить за морализаторство. Нет, Стикус не стал циничнее или злее. В душе он оставался прежним Стиком, но годы одиночества и неизбежное старение организма делали его немного брюзгой.
В тот день Стикус с трудом добрался до дома. Он чуть не задохнулся в зловонном чаду Города, обитатели которого теперь больше напоминали мертвецов, чем живых людей, призванных в мир для делания добра. Мрачные создания, с респираторами на пол-лица и бессмысленными глазами, равнодушные ко всему, кроме собственного брюха, медленно, словно в бреду, передвигались по Городу. Да и таких, отупевших, становилось все меньше. Люди больше не желали обзаводиться потомством, и у черных аистов работы было невпроворот. Птицы выстраивались плотной чередой друг за другом, и издалека могло показаться, будто от Города до Горы протянута большая траурная лента.
Стикус никак не мог отдышаться. Он сидел на уступе, раскинув в стороны изможденные крылья и хватал клювом воздух. Легкие издавали громкий свистящий звук и аист вдруг почувствовал, что сердце перестало биться. Конец, подумал он, что-то рановато, даже состариться не успел. Он сильно закашлялся, и в груди снова заработал моторчик. Уфф, полегчало вроде, без радости отметил Стикус. Когда, по прошествии значительного времени, дыхание и сердцебиение пришли в норму, Стикус принялся размышлять. Завтра с рассветом опять придется лететь в Город, и послезавтра, и послепослезавтра. Если так дальше пойдет, скоро протяну свои длинные лапы. А ведь у меня даже нет пока ни одного седого пера. Дед в моем возрасте был еще ого-го. Везет же ему, блаженствует сейчас. Да-а… Жизнь черного аиста незавидна. Даже семьей не обзавелся, столько работы. Сейчас почти каждый черный аист обречен на одиночество. Всё из-за людей. Вот глупые, Красную Книгу для нас придумали. Лучше бы Главную Книгу читали, дураки. А ведь смиренных смельчаков, как называл их Дед, еще достаточно, иначе бы давно уж Город сгинул. Есть у них еще шанс, оптимистично восклицал Дед, есть! Стикус сомневался, есть ли на самом деле шанс у этих несчастных. Уж больно стремительной была картина распада. Странно, но в этой ускоряющейся деградации глаза смельчаков становились лучезарнее и, словно в противовес всеобщему падению, свет над храмом во время молений поднимался все выше, мощью светлого потока разбивая зловонные черные клубы и устремляясь к зениту.
Сердце опять кольнуло, да так сильно, что Стикус рассердился. Всё из-за людей. Вот корень зла. Мало им, что самоуничтожаются, так еще норовят все живое с собой прихватить. Это они надругались над мамой и папой, просто так, ради забавы. Дед рассказывал, в тот самый, последний разговор. Стикус вздохнул и сердце опять пронзила ледяная тонкая игла. И вдруг в его голову пришла удивительная мысль: а зачем мне это нужно? Не проще ли покончить раз и навсегда с этим кошмаром? Оборвать эту никчемную постылую жизнь? Он даже наклонил голову и посмотрел вниз. Прикинул время падения и расчетливо ответил сам себе: наверняка. Главное, не малодушничать и не расправлять крылья. Тогда все получится. Стикус даже обрадовался. Вот, однако, как все просто на самом деле. Он посмотрел на Гору. Слышь, Дед, подумал Стикус, скоро встретимся. И тут ему показалось, что он увидел на Горе фигуру старого Аиста. Померещилось, решил Стикус, и несколько раз моргнул глазами. Фигура не исчезала.
— Не делай этого, Стик, — услышал он очень отчетливо голос Деда.
— Дед, я не могу больше.
—  Разве ты забыл, чему я учил тебя? Не рассуждать, а просто делать порученное тебе дело, и всё.
Стикус пытался убедить Деда в своей правоте.
— Дед, они превратили мою жизнь в кошмар, мне не нужна такая жизнь, я не хочу.
— Стик, кем ты себя возомнил? У аистов нет выбора. Нет. И не будет никогда. И ты не вправе что-либо решать в своей судьбе. Так определено.
— Прости, Дед. Я знаю. Но это единственный выход.
Дед говорил и говорил, но Стикус уже не слушал его. Он повернул клюв в сторону Города и увидел черную непроницаемую завесу. Прости, Дед, нет никаких шансов. Ни одного.

— Главное, не смалодушничать, — повторял и повторял аист, камнем летевший вниз, с каждым мгновением ощущая, как наливается тяжестью его тело.
Дед надрывался:
— Стик, не смей, не делай этого! Расправь крылья!
В полете Стикусу вспомнилась последовательно вся его жизнь, начиная с первых бесед с Дедом. Он даже вспомнил свои белоснежные крылышки и улыбнулся.
— Стииик! Расправь крылья!
А вот маму с папой он совсем не помнил. Наверное, они очень его любят.
— Стик! Кому говорю, расправь крылья!
Движение аиста вниз прибавляло скорость, все мелькало перед глазами, и вдруг на какое-то мгновение взгляд выхватил невесть откуда взявшееся седое перо, которое ветер сразу же отнес в сторону. И тут вдруг Стик прислушался к тому, что кричал ему Дед.
— Стик, милый, дорогой, ну посмотри на Город. Посмотри! Я же говорил тебе, есть у них шанс! Есть шанс! Слышишь? Посмотри!!!
Стик послушался и посмотрел туда, где плотная черная завеса закрыла полнеба. Над чернотой, от края и до края горизонта сияла радуга. Есть шанс, пронеслось в голове Стикуса. И он расправил крылья.