Российские книгоиздатели горюют: с нашего книжного рынка ушли Стивен Кинг и Джоан Роулинг.
Акунин ещё не ушёл: где его будут кормить так щедро, как здесь? Но всякое может случиться.
То здесь, то там читаю, в сущности, верную мысль: если наши или забугорные противники СВО уйдут с книжного рынка, от этого люди, потерявшие возможность читать Кинга и Акунина, не встанут в очередь за книгами ватников и милитаристов.
Здесь есть формальная логика, которая работает, выставляя Россию деспотией, лишившей своих читателей выбора.
Но здесь, однако, нет общей картины, и я её сейчас лёгкими мазками дорисую.
Был такой писатель — Максим Горький. Лет примерно 100 назад он был одним из самых популярных писателей в мире. В пятёрку точно входил. Более того, он был самым популярным драматургом в мире, обгоняя по количеству постановок Ибсена и Чехова. И лишь Шекспир мог соперничать с Горьким. Собрания сочинений Горького — дорогие многотомники! — выходили на всех основных языках мира. Он был натуральной суперзвездой.
Но потом Горький вернулся в СССР, поддержал Сталина, и в течение последующего полувека по его репутации нанесли невероятной силы удары. Горький в итоге стал почти неприличным. Его книги не стали менее гениальны, но его самого отменили.
Вы наверняка не знаете, какой оглушительной мировой популярностью обладала в 30-е годы прошлого века советская литература. Несколько цифр.
Роман Николая Островского «Как закалялась сталь» был переведён к 1938 году на 78 языков, а тиражи на всех континентах шли на миллионы.
Шолохов был мировой звездой уровня Хемингуэя и Ремарка: «Тихий Дон» был переведён к 1938 году на 55 языков, а «Поднятая целина» — на 53. На 43 языка были переведены к тому моменту повести «Тимур и его команда» Гайдара и «Белеет парус одинокий» Катаева — ими зачитывались дети всего мира наряду с книгами Киплинга и Марка Твена.
После войны мировым без преувеличения хитом стала «Повесть о настоящем человеке» Полевого — десятки переводов и миллионы проданных экземпляров.
В какой-то момент определённым силам стало понятно, что советская литература слишком востребованна, — и её, невзирая на рынок и прочую чепуху, начали гласно и негласно отменять.
Неспешно, тихо, но очень уверенно.
И в течение не слишком долгого периода времени отменили.
Никто, знаете, не парился, что «наши читатели не будут вместо Горького, Шолохова и Полевого читать Флеминга». Нет новых переизданий — нет проблем.
Эдуард Лимонов был вполне себе среднеуспешный европейский писатель к 1991 году, переведённый на два десятка языков и премированный их институциями. Только во Франции к тому моменту вышло 22 его книги. Но он сначала вернулся в Россию и выступил против Ельцина, а потом поехал сербов поддержать. Его сфотографировали с пулемётом, за которым в тот момент, признаться, он просто красовался, и отменили на мировом книжном рынке в считаные недели. С тех пор его никто там не переводил, не распространял и не рецензировал два десятилетия подряд. И никто при этом не парился во всей Европе на тему: «Чего теперь читателям Лимонова, Кинга читать?» Убрали — и всё. Когда я в 2005 году приехал во Францию и спросил о Лимонове, мне тихо ответили: «У нас не принято об этом человеке говорить вслух».
«А книги его — они есть хотя бы в букинистических?» — спросил я. «Книг его нет нигде», — сказали мне.
И реально их не было нигде.
Они регулируют свой рынок по своему усмотрению.
Мои книги были переведены на 25 языков, даже, не поверите, на украинский — где я в 2014 году был самым продаваемым зарубежным писателем.
Потом меня отменили, я их понимаю. Я их тоже хочу отменить.
Но отменили не только там, но вообще на всех континентах, остались только Куба и Китай. Мои бывшие агенты даже не шлют мне отчётов: я заразен для них.
И едва ли есть хоть одна газета в Европе, которая напишет: «Знаете, это нехорошо».
У них давно всё это — норма.
И лишь у нас воздевают руки и говорят: «Лукьяненко не заменит Кинга».
Ну и пофиг.
Кинг — не Горький и не Шолохов.
Не та трагедия, чтоб возрыдать.
Но у нас, конечно, будут печалиться и заламывать руки: ах, у нас снова железный занавес.
На фоне западных циников и манипуляторов мы такие смешные.
Такие смешные, что даже не смешно.