«Не может быть великим человеком великий разрушитель», — говорит Якоб Буркхардт, а Гитлер показал себя главным образом как великий разрушитель. Одно несомненно: он показал себя, и не только в деле разрушения, орудием большого калибра. Без его из ряда вон выходящей зиждительной силы катастрофа, к которой он вел Германию и Европу, была бы куда менее разрушительной. Просто не следует забывать: его путь в бездну пролегал по высоченным вершинам… Иоахим Фест в предисловии к своей биографии Гитлера ставит интересный мысленный эксперимент: «Если бы Гитлер в 1938 году пал жертвой покушения, большинство немцев без колебаний назвали бы его величайшим государственным деятелем Германии, ее спасителем. …Разумеется, Фест говорит не о том, что заблуждения, ошибки и преступления Гитлера начались только в последние шесть лет его правления, напротив, блестящая книга Феста убедительно показывает, как глубоко уходят корни ошибок и преступлений Гитлера в его ранние годы. С другой стороны, Фест абсолютно прав в том, что последствия этих ошибок и преступлений дали о себе знать лишь во второй половине правления Гитлера — до этого их заслоняли неожиданные достижения и успехи, которые сам Гитлер считал лишь результатом подготовительных действий… Фест прав и в том, что осень и зима 1938/1939 годов — переломный пункт в жизни Гитлера: до этого времени он безостановочно шел вперед и вверх; с этого пункта началось подготовленное им самим и столь же безостановочное падение. Конечно, большинство немцев, стань тогда Гитлер жертвой покушения, несчастного случая или инфаркта, поверило бы в то, что они потеряли величайшего человека. Но были бы они правы? И можно ли сегодня задним числом думать так о Гитлере, если бы он умер в 1938 году? Мы полагаем, нет. По двум причинам.
Во первых, потому что как раз осенью 1938 года Гитлер принял решение начать войну, которая и была венцом всех его достижений и успехов, ради войны он ковал силу Германии. Гитлер был готов развязать войну уже в сентябре. В феврале 1945 года он с сожалением признается Борману: «С военной точки зрения мы были заинтересованы в том, чтобы начать военные действия на год раньше. Но я ничего не мог сделать, так как англичане и французы в Мюнхене приняли все мои требования». Уже в ноябре 1938 года в речи перед главными редакторами отечественных СМИ, Гитлер дал понять, что все его обещания беречь мир — не более чем дымовая завеса… Обстоятельства вынуждали меня годами говорить лишь о мире. Только благодаря постоянному подчеркиванию немецкой воли к миру и наших мирных намерений мне удалось вооружить немецкий народ современным средствами обороны и нападения, каковые являются необходимым условием для новых и новых неизбежных шагов. Само собой разумеется, что годами длящаяся пропаганда мира имеет и отрицательные стороны, поскольку она может привести к тому, что в мозгах многих людей нынешняя власть будет связана с решимостью сохранить мир при любых обстоятельствах. Но это приведет не только к неверному представлению о наших целях, но прежде всего к тому, что немецкая нация исполнится в конце концов духом пораженчества, ставящим под удар все успехи нынешней власти… Если бы немцы сразу знали, что участвуют в подготовке к войне, возможно, многие из них совсем иначе относились бы к достижениям Гитлера; если бы они узнали об этом лишь потом (историография рано или поздно должна была бы до этого дойти), продолжал бы Гитлер все еще казаться им величайшим государственным деятелем Германии?