Иван

В зеленом парке пацаны подрались, сукины сыны,
Их драку постовой хотел пресечь.
Спросил: «Кто первый в бой полез?»
И вдруг как гром среди небес,
В воскресный полдень Молотова речь.

Сказал: «Сегодня в ранний час,
Бомбили немцы Каунас,
А также Киев, Севастополь, Минск и Брест».
К нам уже лез Наполеон, но получил по морде он,
И был с позором выгнан прочь из наших мест!

«Ну что, вот так вот пацаны.
Без объявления войны…»
Зачем-то вслух сказал серьёзно постовой.
И тихо кто-то из ребят спросил: «А что военкомат
Открыт сегодня? Или тоже выходной?»

«Куда тебе, ты слишком мал», —
Сержант сказал, как простонал,
«Беги домой, там мать волнуется и ждет!
А вы чего раскрыли рты, как жрать просящие коты,
Бегите все, а то вам тоже попадет!»

Он, Ванька, по отцу Смирнов, был предводитель пацанов.
Бежал и представлял, что он уже боец.
Дух перевел, вошел в свой дом,
А там, склонившись над столом,
Рыдает мама, и над ней стоит отец.

Вдруг, подскочив к его плащу, мать закричала: «Не пущу!»
Зачем-то скомкав плащ, руками теребя.
«Ведь ты для службы староват,
Какой уж из тебя солдат?
Да и вообще там разберутся без тебя».

Отец присел, потом привстал, и сразу как-то строже стал,
Прикрыл глаза, как после долгого питья.
И вдруг сказал, послушай мать,
Пойми, я должен воевать,
А кто ж ещё, скажи мне мать, если не я?

В саду боярышник отцвел, и батя всё-таки ушел,
И воевал как надо, не согнув колен.
Но как-то раз под Калачом,
Не понимая, что-почём,
Был долгий бой, потом ранение и плен.

Но был он жив назло смертям, назло судьбе и лагерям,
Где смерть с лихвою собирала свою мзду.
Но он терпел и не стонал,
Такое в жизни испытал,
Уж коль привидится ну разве что в аду.

Война назад ушла и вот, 44-й встретил год,
Смирнова Ваньку в виде нового бойца.
Теперь он молодой солдат,
Сжимая крепко автомат,
Пришел с боями рассчитаться за отца.

Напрасно писем его ждал, лишь знал, что без вести пропал
И в списках, павших он не значится пока.
Что полк не пятился назад,
И смертью храбрых пал комбат,
И не осталось даже взвода от полка.

Ну, а Иван все шел вперед и с ним пока живой весь взвод.
Но вот однажды зимним утром на заре,
Уже не прячась, в полный рост,
Отбросив немцев на сто вёрст,
Вошёл в Освенцим в 45-м, в январе.

Увидев их, застыл солдат! Они вдоль проволоки стоят…
Живые тени с незнакомым блеском глаз…
Достал буханку, разломил,
Отдал, вздохнул и закурил,
И затянулся крепко, как в последний раз.

А тени жадно ели хлеб, и был неловок и нелеп,
Голодный взгляд их из бездонной пустоты…
Вдруг пробежал по телу ток!
«Дай дернуть пару раз, сынок!
Что, не узнал, Ванюшка?» «Батя! Это ты!!!»

И не поверив до конца, неловко обнял он отца,
И прошептал: «Что они сделали с тобой?!
Как долго я тебя искал,
Но почему-то твердо знал,
Что разыщу, что обниму, что ты живой!»

Возможно, скажете вы: «…но, такое только лишь в кино,
Могло случиться. Это сказочный обман!»
Нет, не кино, и не обман,
Мне это рассказал Иван — герой войны,
Седой пехотный капитан.
Нет, не кино и не обман,
Да, это он — Смирнов Иван,
Тот самый Ванька — фронтовик и ветеран!