В столовой школьной повар тётя Тоня
Готовила для школьников обед
И слушала посудомойку Олю,
Которая кляла весь белый свет.
Была она всегда без настроения,
Ворчала и бубнила целый день.
И повод был всегда для осуждения,
Для критики всегда была мишень.
«Отдали лагерь беженцам с Донбасса
А чем их дети лучше, чем мои?
Вон, посмотри, бегут они из класса:
Не отличишь, чужие иль свои!
Теперь мои страдать должны всё лето,
Не попадут на отдых — вот беда!
А беженцы — обуты и одеты
И всё им на халяву, как всегда!»
Вздыхала тётя Тоня пожилая:
«Да что ты, Оля! Придержи язык!
Такого я врагу не пожелаю,
Чтобы ребёнок к выстрелам привык!
Ведь люди от войны детей увозят,
Бросают всё нажитое добро!
И ничего у нас они не просят,
А рады, что им выжить повезло!»
«Не верю я! Какие там бомбёжки?!
Ну, может постреляли там чуток
И стала жизнь потяжелей немножко,
А им бы лишь уехать под шумок.».
Тут прозвенел звонок на перемену
И дети побежали на обед
Смеялись, баловались и шумели,
Чужие иль свои — различий нет.
А Оля в раздражении махнула
Рукой, швырнув половники на стол.
И с грохотом огромная кастрюля
На кафельный упала гулкий пол.
Раскатистое эхо полетело
В обеденный просторный школьный зал.
И тётя Тоня в шоке обомлела:
От ужаса ребёнок закричал!
И там и тут, лежали ребятишки
Прикрыв руками головы свои!
Приезжие девчонки и мальчишки
Познавшие все ужасы войны.
И старшие собой закрыли младших.
И в воздухе повисла тишина.
И сразу стало видно, где тут наши,
А где они, по ком прошлась война.
Стояли только местные детишки,
Не понимая, что произошло.
И все озорники и шалунишки
Притихли.
Солнце тёплое в окно
Заглядывало. Лучиком сверкало
В слезинках тёти Тони на щеках.
А Оля побледневшая молчала,
Дрожал поднос с тарелками в руках…
Не все спешат примерить чью-то обувь,
Шагнуть по незнакомому пути.
Стараются набить свою утробу,
А сострадание держат взаперти.
Не замечают ни войну, ни горе,
Оберегая личный свой комфорт.
Но о душе пора сегодня вспомнить,
Пока нам Бог для жизни шанс даёт.