А чем для меня станет осень,
я знать не хочу:
гриппозной постелью,
ветрами по стёклам и сердцу,
заныканой рюмкой столичной
с крупинками перца,
вручить ей себя,
как последнему в мире врачу?
И кем для меня станешь, осень,
мне знать и не нать:
в кострищах горишь ты,
иль преешь во хляби дороги,
прощаний длинноты твои
поплачевнее многих.
Психолог никчемный, с тобой лишь
комфортно молчать.
Ты, осень, моменто, что мори,
больной сериал,
последний вагон прицепной
до сентябрьского юга,
прощальной гастроли артиста
безвыходность круга,
чему-то уход и бессменно
печальный финал.
Шевчук напоет о тебе,
он фатально глубок,
рябиновых нот капельмейстер
с проходкой по струнам,
романа страниц депрессивных
развёрнуты руны:
— Прости, Достоевский, лишь в осень
к тебе всяк ходок.
Осенний хорал над рекою
гудка в вечера,
да «Ласточки» тот пароход —
он всё тот же «Паратовъ».
тобой, как лисицею лживой,
обещано завтра,
да всё во вчера тащишь, рыжая,
всё во вчера.
Спасение крыл — журавлей
эмигрантский побег-
совсем не в тебя, а в холеное
сытное лето,
но как у Алексина есть
«А тем временем где-то…»,
колдует весна, в возрождении
нас преуспев.
Осенняя правда лишь в пашнях,
стогах да зерне,
в ростки из-под снега
я верую больше и всходы.
Где мартовский лёд ноздреват,
и апрелей восходы —
там радость и жизнь.
…Вы спросите меня о весне