Воспоминания детства про страшное слово «ЗАТО»

Слово «зато» я не люблю с детства. Когда маманя покупала мне еще совсем маленькому какую-то вещь, например, дурацкие ботинки, приносила их домой, обувала меня, потом сокрушенно смотрела на них, вздыхала и говорила: «Зато крепкие!» Или покупала какое-нибудь пальтишко дурацкое, смотрела на него, вздыхала и говорила: «Зато немаркое!» Короче, шапка из верблюжьей шерсти, которую маманя мне связала классе в шестом, была из породы «Зато теплая»
Где маманя достала эту самую верблюжью шерсть, я до сих пор понять не могу. Вобщем-то, где все женщины доставали всё в советские времена? Покупали друг у друга «по случаю». Ну вот так случилось, что к родственнице подруги маманиной сослуживицы приехал какой-то знакомый из страны верблюдов и привез целую прорву верблюжьей шерсти. Как водится, от такого неожиданно привалившего богатства счастливцы обалдели и не придумали ничего лучше, как набить им подушку. Но, судя по всему, они очень быстро поняли, что спать на такой подушке невозможно, распотрошили наволочку и всю драгоценную шерсть распродали по знакомым.
Мамане достался килограмм этого чуда, и решено было связать мне шапку. «Петушков» еще тогда не носили, поэтому мама вывязала мне обычную круглую шапку. Ту, которую положено было делать с помпоном, но на помпон шерсти уже не хватило — и слава Богу, иначе с помпоном шапка не влезала бы мне в карман.
А носмл я ее в кармане — на голове носить ее было просто невозможно. Почему? Как минимум по четырем причинам:
1. Фасон. Шерсть была страшно свалявшаяся, поэтому выпрясть ее нормально не удалось. Пряжа получилась какими-то валками. Шапка оказалась перекошенной, кривобокой, как колобок после драки с медведем.
2. Цвет. Несмотря ни на какие ухищрения, верблюжья шерсть не красилась ни в какой цвет, кроме своего природного цвета детской неожиданности. Даже радикально-черный краситель, казалось, делал шапку только еще более коричневой.
3. «Зато теплая» — это правда, точнее, даже непререкаемая истина. Шапка из волшебной шерсти была настолько теплой, что даже в 13градусный мороз голова в ней немедленно начинала потеть. А что дальше было — смотрите пункт 4.
4. Запах. Вот это было даже не волшебство, а целое колдовство. Пока шапка была сухая, было еще терпимо. От нее, конечно, попахивало каким-то степным ароматом засохшего в полыни помета, но так туманно попахивало. В крайнем случае, можно было запихнуть шапку поглубже в карман и укоризненно посмотреть на соседа в автобусе, чтобы все сразу поняли что ты тут ни при чем. Но стоило хоть чуточку вспотеть или даже хоть одной снежинке или одной капельке дождя упасть на эту волшебную шапку, как она начинала смердить. В этом запахе было все: ведро помоев, выплеснутое из юрты; мутноглазые грифы стервятники, клюющие корову на берегу соленого озера; рыбьи трупики, плавающие по отравленной соседним химкомбинатом воде. То есть вся трудная история и вся еще более нелегкая сегодняшняя жизнь среднеазиатской окраины страны единым запахом сосредоточились в шапке из верблюжьей шерсти. Самое страшное было даже не то, что шапка пахла так, что от такого запаха в ужасе начинали захлебываться воем соседские собаки и падали с неба вороны, у которых на лету останавливалось сердце. Самое страшное было то, что этот запах немедленно впитывался в волосы и вымыть его оттуда было просто невозможно.
В общем, шапку я надел только один раз, после этого носил ее только в кармане. Оставлять ее дома было нельзя, потому что уходил я в школу раньше, чем мама отправлялась на работу, и она — я думаю, по запаху — сразу замечала шапку. Если я оставлял ее на вешалке, маманя гналась за мной до автобусной остановки, чтобы натянуть шапку мне прилюдно на самые уши.
Всю зиму я носил шапку в кармане, даже когда морозы закаливали за 30 — закалялся. И как всякий закаленный парень, естественно, за всю зиму я не подхватил даже насморка. Но когда весной пришлось перелезать из пальто в куртку, выяснилось страшное — шапка в карман куртки не помещалась. И вот как-то утром я не выдержал и забросил ее в самые недра загружающей помойные баки мусорной машины.
Вечером того же дня я грустно признался маме, что шапку у меня, наверно, украли в школе. Мама очень расстраивалась — она так гордилась тем, что благодаря ее рукоделию я за всю зиму ни разу не болел. «Ах, как жалко, что такую хорошую шапку украли — еще долго вздыхала маманя — она, конечно, была не очень симпатичная, но ЗАТО такая теплая!»