Поначалу она доводила до бешества,
Слишком дерзкая, яркая, без границ,
От истерик, зазнайства хотелось повеситься,
Лик и поступь — божественных жриц.
В тело тонкое, угловатое
Был влюблен, как последний глупец,
Разве может такая быть виноватою,
Разве можно такую и под венец?
Испугался, отрекся, ушел за покоем,
Взял обычную — буду, как все,
Только ночью бессонною волком завоет
От безудержной боли зудящей в виске…
Где ты, сумрачный, мною непонятый,